Местные не советовали идти по Кану, потому что ввиду поздней и мягкой зимы лед на реке был опасен; к тому же крестьяне стоящей в устье Кана деревни Подпорожной хорошо знали — под речным снегом путников подстерегают незамерзающие горные ручьи, выбегающие на лед с каменистых берегов, а по всему руслу неодолимою преградою стоят пороги, которые предстоит обходить по глухой тайге и лесистым сопкам, заваленным павшими деревьями и полуметровым слежавшимся снегом. Пешком до Канска никто не ходил, добраться туда можно было только санным путем, когда ляжет хороший снег, да и вообще этой дорогой пользовались редко ввиду ее чрезвычайной опасности. Но возвратиться к железнодорожной магистрали было уже нельзя; позади оставался Красноярск, напичканный артиллерией, — с мощными, хорошо обученными отрядами, с дисциплинированной и вооруженной до зубов партизанской армией. Оставалось идти вперед.
В голове колонны стал Каппель со своим конвоем. Следом шла 4-я дивизия, дальше — 8-я. Движение начали днем, и первое время путь казался вовсе не страшным. Однако трудности не заставили себя ждать: чтобы обойти огромный порог в устье реки, понадобилось преодолеть большую заснеженную сопку, возвышавшуюся между Енисеем и Каном.
Мороз был невелик, с неба падал мягкий снежок, и передовые отряды шли довольно ходко. Но потом дорога пошла в гору и прокладывать путь по снежной целине стало тяжело. Немного полегчало на спуске, но повозки и сани уже не могли идти прямо и постоянно сталкивались друг с другом, а лошади оскальзывались и падали, роняя всадников в глубокий снег.
В сумерках спустились на лед, — пока совсем не стемнело, кое-как двигались, в темноте прошли еще немного и окончательно остановились. Идти дальше было невозможно, авангард с главнокомандующим во главе на ощупь пытался отыскать дорогу по сухому месту, но постоянно попадал в коварные ручьи, струящиеся под снегом. Вода бежала во всю ширину реки, люди шли по щиколотку в холодной жиже, а кони рвали себе надкопытные венчики, напарываясь на острые, как бритва, ледяные глыбы.
Положение становилось отчаянным.
Огромная многокилометровая колонна остановилась и стала медленно вмерзать в снег. Каппель приказал повернуть часть обоза и оставить больных и раненых в Подпорожней, бросив вязнущие в снегу повозки. Но раненые взмолились, они не хотели оставаться в тайге один на один с голодом, холодом и неизвестностью. С тяжелым сердцем главнокомандующий отменил приказ.
Мороз усиливался; люди в тайге под сенью вековых сосен и те, кто уже обосновался на льду реки, принялись жечь костры.
Полковник с трудом повернулся, поднял трубку и поднес ее к лампе. В неясном колеблющемся свете трепетали тени бабочек, и шелковая ширма отражала их беспокойное движение. Тени плясали по блестящему шелку, хаотично перемещаясь с места на место, бабочки танцевали над огнем и отчаянно бросались прямо в гудящее пламя смолистого костра. Полковник снова обессиленно опустился на подушки. Вокруг стояла густая тьма; глядя поверх костра на скалистые берега Кана, он думал о том, что в этом гибельном месте суждено остаться всем… всем, кто двинулся в последний отчаянный путь… здесь будут лежать без могил наши кости, шептал он потрескавшимися губами, и эти кости к весне растащат голодные хищники, никто из нас не дойдет, никто из нас не спасется… Берега Кана нависали над снежною целиною, простиравшейся впереди и тянущейся в глубину тайги; тишина стояла вокруг; люди возле костров молчали, кони цепенели в дремоте, — не слышалось ни лязга оружия, ни тихого возгласа, ни лошадиного всхрапа… Только костры потрескивали смолою да едва уловимый шелест густых снежных хлопьев спускался с небес. Черные, укрытые громадными шапками снега древние сосны угрюмо покачивались по обеим сторонам замерз-шей реки; мороз прихватывал все сильнее; над тайгой поднялся гигантский диск стылой Луны с откусанным неведомо кем краем, и верхушки доисторического леса окрасились жидким, тусклым, стеклянным светом…
Обоз застыл в темноте; черные, сгорбленные фигуры вокруг костров инстинктивно жались друг к другу, и никто из людей не смотрел в низкое, еще совсем недавно наглухо зашторенное небо, которое постепенно очищалось и являло взору бесконечную даль, испещренную светящимися изнутри дырами от пуль…
