В противном случае, не имея морального права ввергать свои войска в братоубийственную бойню и силою решать конфликтную ситуацию с теми, кто бок о бок с нашими героическими воинами сражался на волжских рубежах, я, как главнокомандующий армиями Восточного фронта, русский офицер и человек чести, требую вас немедленно к барьеру, чтобы в честном поединке восстановить справедливость. Извольте, господин генерал, дать мне сатисфакцию, ибо, я полагаю, лишь кровь одного из нас может смыть те оскорбления, которые вы нанесли своими действиями Верховному правителю и русской армии в целом.
Главнокомандующий армиями Восточного фронта, Генерального штаба генерал-лейтенант Каппель — к вашим услугам».
Сыровой не удостоил послание главнокомандующего ответом, но вскоре Восточный фронт затрещал по всем швам, и каппелевцам стало не до Сырового. Им приходилось без конца вступать в изматывающие круговые бои: на севере грозными волчьими стаями вставали на их пути красные партизаны, с запада наседала 5-я армия беспощадного Эйхе, железная дорога была блокирована предавшими «братичами». Не хватало оружия, боеприпасов, часть артиллерии была потеряна, а эшелоны с последними снарядами взорвались вместе с пороховыми вагонами в Ачинске. Армейские органы снабжения перестали существовать, и десятки тысяч людей оказались без продовольствия, теплой одежды и медикаментов. Целые составы раненых, практически раздетых, замерзали прямо на путях, и тела погибших, прихваченные злым сибирским морозом, превращались в заледеневшие бревна. Хоронить несчастных было некому. Движение по железной дороге практически прекратилось, сквозь заторы кое-как шли только набитые барахлом чешские эшелоны. Армия пересаживалась на повозки, телеги, сани, двигалась верхом и пешим порядком, изнемогая от усталости, голода и отчаяния, из последних сил отбивалась от противника. Конский состав не был подкован, лошади выбивались из сил, влача бесполезную, не имеющую снарядов артиллерию, и орудия зачастую просто бросали, попадая в особенно гиблые места. Настроение и боевой дух катастрофически падали, между офицерами и солдатами стали все чаще происходить беспричинные стычки, участились случаи сдачи в плен и перехода на сторону противника.
В Щегловской тайге, между тем, в морозных заторах, вековых буреломах и снежных завалах погибала на марше 3-я армия; гарнизоны Мариинска и Ачинска были распущены, а в Томске, где находился штаб 1-й армии, произошло восстание рабочих, к которым примкнули и белогвардейские части.
Но Каппель все-таки не терял надежды сгруппироваться в районе Красноярска, передохнуть хоть немного и сбить наступление красных. Это был не тот человек, который безоговорочно принимает поражение. В Красноярске стоял довольно многочисленный белый гарнизон, свежие силы которого могли эффективно поддержать каппелевцев, к тому же в городе было много оружия.
Но в один из самых страшных моментов отступления стало достоверно известно, что в Красноярске поднят мятеж. Возглавил его командующий войсками городского гарнизона и всей Енисейской губернии генерал Зиневич.
Это был удар в спину.
Сначала Зиневич принялся уговаривать своих офицеров, предлагая немедленно сдаться красным, чтобы остановить кровопролитие, и выдвинул лозунг «Война гражданской войне». Говорил он убедительно, складно, призывал к подчинению новой власти, предлагал после перемирия созвать Земский собор. Потом начал телеграфные переговоры с красными. Те, видимо, были весьма рады и обещали гарантии. Зиневич стал взахлеб на каждом углу рассказывать об этих гарантиях, о демократическом подходе к проблемам и в эйфории братания с врагом вызвал к телеграфу Каппеля, предложив ему сдаться на милость победителя. При этом генерал взывал к совести главнокомандующего, убеждая его в никчемности затянувшейся войны.
Каппель вне себя от гнева приказал телеграфисту отстучать по прямому проводу: «Неслыханною наглостью и крайним цинизмом считаю я ваши предложения относительно разоружения моих армий. Вы говорите о никчемности войны, о позоре сопротивления, о невозможности дальнейшего кровопролития… Так знайте же, милостивый государь, что защита Отечества не может быть позором, и кровь, проливаемая за Отчизну, не только возможна, но и священна. Дрожа за свои жалкие шкуры, вы готовы вылизывать грязные сапоги конюшенных слуг. Недорого же вы цените, господин генерал, свое человеческое достоинство! И посему я аттестую вас, ваше превосходительство, с полным на то основанием как пораженца и предателя, утратившего совесть и офицерскую честь! Избавьте меня впредь от бесплодного общения с вами.
