— Ну пожалуйста… ну милый… отпусти меня… я не пойду туда… я клянусь… хочешь я поклянусь? Чем угодно поклянусь… Ну пусти… Пожалуйста… — все эти слова обильно топились в слезах, впрочем слезы то были вполне себе искренними. Света плакала от обиды и злости на меня, что я забрал у нее дозу и не позволяю отправиться за новой к своему проклятому Паше. И ей плевать, что этот маленький прыщавый урод подсадил ее на героин, плевать, что он насиловал ее в четырнадцать лет. Все обиды забыты, потому что у него всегда есть заначка. Я убил бы его, честное слово. Только Света первая же мне этого не простит.
Абстинентнция достигла своего пика: моральное недомогание у нее дополнилось физическим. Она ослабла, выскользнула из моих рук и сползла по стенке, снова начала выть, но не так, как до этого, а тихо и жалобно, как раненное животное. Ее так и колотило, от судорог руки и ноги как-то неестественно выпрямлялись, голова запрокидывалась. Жалкое и страшное зрелище. Но я ничего не мог сделать — и это страшнее всего. Смотреть на ее страдания и только и удерживать ее дома.
Я перевернул и поставил на ноги опрокинутый стул и утомленно опустился на него, прикрыл глаза. Предстояло набраться сил перед следующим рывком. Я слишком хорошо знал Свету, чтобы сомневаться в том, что она снова захочет убежать.
Я убеждал себя: все будет хорошо. Мы переживем сегодняшний день, завтрашний день и первые месяцы, всегда самые сложные. Мы начнем жизнь с чистого листа, без слез, побегов и наркотиков. Особенно без них.
Света тихонько позвала меня по имени. Я присел рядом с ней и крепко обнял, она с готовностью уткнулась лицом мне в свитер.
Ее костлявые плечики под тонкой тканью домашней рубашки так и вздрагивали, вздымая во мне волну печали и нежности.
— Девочка моя, мы справимся, — заговорил я, поглаживая девушку по волосам, — все будет хорошо. Нужно немного потерпеть. Потом будет легче. Я с тобой. Я очень люблю тебя.
Света отняла лицо и посмотрела на меня мутными, заплаканными глазами.
— Да-да… — слабо откликнулась она и взмолилась, — пожалуйста… отпусти меня… я только схожу попрощаюсь с Пашей и с этой своей прежней жизнью…
Не знаю, что на меня нашло. Я грубо оттолкнул ее и вскочил.
— Не произноси при мне это имя, — прорычал я, — маленькая шлюха. Да иди ты куда хочешь, делай ты что хочешь.
Я знал, что нельзя ей так говорить, тем более в том состоянии, в котором она находится, но нервы мои не выдержали. Я всеми силами пытался помочь ей вылезти из того, во что ее этот Паша вовлек, а она продолжала считать его хорошим и замечательным. А я последняя скотина, которая не может понять его сложный душевный мир и его сложное отношение к ней. Я определенно имею дело с поистине вечной любовью, отчаянной и самоотверженной, как я еще не понял.
С такими мыслями я собрался уходить, хотя смутно понимал, что надо бы еще убраться здесь, пока кто-нибудь не пришел и не увидел следы нашей бойни. Свету могут опять выгнать из дома из-за такого. Только оказаться на улице ей не хватало, понятное дело, что она пойдет к Паше, а не ко мне.
Света поползла за мной, вцепилась мне в ногу, обильно орошая слезами джинсы. Вроде бы она и в правду испугалась.
— Нет… не уходи, пожалуйста… — затараторила она, — не нужен мне Паша, я не люблю его, я тебя люблю… Я исправлюсь, я не буду больше принимать наркотики. Я ради тебя что угодно сделаю… Пожалуйста… только не уходи…
Ах, если бы она могла выполнить хоть одно свое обещание!
Я поднял ее с пола и прижал к себе ее вздрагивающее тельце.
— Ладно, — снисходительно сказал я, — я никуда не пойду. И ты никуда не пойдешь. Ты сейчас ляжешь в постель и попробуешь уснуть, хорошо?
— Хорошо, — легко согласилась Света и спросила с надеждой, — а ты полежишь со мной?
— Да, — кивнул я и зарылся лицом в ее спутанные, давно не мытые, но все равно такие приятные и родные волосы, — полежу. Могу тебе даже сказку рассказать.
Света через силу улыбнулась. Было заметно, какое титаническое усилие ей для этого понадобилось, ведь изнутри ее сжигает невыносимая боль, от которой не может помочь никакое обезболивающее.
