Но она молчала.
— Ты, надеюсь, больше не пишешь эти ужасные вирши? — тем временем продолжала мать, — замужество — повод избавиться от подростковых глупостей…
— Нет, не пишу… — честно призналась Мила. Она давно ничего не писала, только потому, что чувствовала себя счастливой. Светлых и радостных стихов у нее не было, чаще всего строчки рождались у нее от сильной боли, которую некуда было выплеснуть.
— Вот и хорошо.
— А Андрею нравятся мои стихи, — набравшись смелости, заявила Мила и внимательно посмотрела Елене в глаза. Она изучала мать, словно видела ее в первый раз и с удивлением думала о том, что при всем внешнем сходстве, у них нет абсолютно ничего общего.
Мила ждала хоть какой-то реакции.
— Боже! — в конце-концов всплеснула руками Елена Ивановна, — как тебя угораздило прочитать это мужчине?! Хочешь, чтобы он счет тебя ненормальной и бросил? Кому захочется возиться с…
— Он любит меня такой, какая я есть, — перебила ее Мила с жаром и откинулась на спинку стула. Квартира Андрея как будто успокаивала девушку, помогая ей сдерживать бушевавшие эмоции. Ароматы, скрип паркета, старые вещи, блики света из окна, обнимали ее за острые плечи и шептали в уши: «скоро она уйдет… потерпи немного… Ты больше не принадлежишь ей. Она не может находиться здесь вечно…»
— Глупая, наивная девчонка, — вздохнула мать, встала с места и стала нервно ходить по кухне, чувствовалось, что ей очень неприятно здесь находиться, — когда ты уже наконец-то научишься думать своей головой?! Ты думаешь, он тебя любит? Ты уверена в этом? Да он с тобой, только потому, что ты подсуетилась и привязала его к себе супружескими узами. Твой Андрей из тех, которые не любят ответственности, с него вполне хватило бы немного поразвлечься с тобой, пользуясь твоей наивностью!
— Не надо, пожалуйста, — взмолилась Мила, — ты не знаешь Андрея. Он не такой. Он правда любит меня. Я не заставляла его на себе жениться!
Она говорила правду, хотя в ней и была некоторая доля лжи. Мила действительно боялась, что он уйдет от нее, что для него все не так серьезно, как ей хотелось бы, как для нее. Она прекрасно понимала, что ребенок или брак — единственный способ удержать его рядом с собой, но если первого она ужасно боялась, на второе вполне можно было решиться.
Мила не умела давить на людей, как это делала мать. Но она умела давить на жалость.
Андрей видел, как сильно она стала зависима от него, как тяжело ей расставаться с ним каждый раз, в каком психозе она пребывает, стоит ему ненадолго исчезнуть. Он не смог жить со страхом, что она просто возьмет и покончит с собой в один из дней самого черного отчаяния. И он захотел спасти ее от самой себя. Большего и не нужно было.
— Все они «не такие», — усмехнулась Елена Ивановна, оторвав девушку от собственных мыслей, — до первой секретарши. Не такие женщины нужны твоему Андрею, как ты!
— Такие, как я… никому не нужны, — пробормотала Мила. Не нужно было быть очень сообразительной, чтобы понимать это. Ее мужа окружали совсем другие представительницы прекрасного пола — красивые, смелые, самоуверенные. Закомплексованная рыжая девчонка, в двадцать лет не избавившаяся от подростковых комплексов, с ее суицидальными наклонностями и безумными стихами, едва ли достойная соперница этим кровожадным тигрицам.
Разве ее вообще можно любить? Жалеть — да. Любить — нет…
— Вот именно! — подхватила Елена Ивановна, — запомни мои слова: он изменит тебе. Не за того человека ты вышла замуж! Чем ты только думала! Куда ты торопилась? Как ты собираешься заканчивать университет? А если у вас будет ребенок?
Мила подняла на нее испуганные глаза. Это было ее самым страшным кошмаром, ей казалось, что если это случится, она никогда уже не будет собой. Что-то в ней умрет, разрушиться, станет другим. Она превратиться в Елену Ивановну, будет с утра до ночи носиться с уборкой квартиры, подгузниками и градусниками, забудет о существовании луны, солнца, ветра и прохладных осенних дней, которые она любила всей душой, когда часто гуляла в одиночестве. Она станет иначе видеть мир. Она ослепнет сердцем. Она уничтожит сама — себя…
