Нина мерила шагами просторный школьный коридор. На минуту-другую она присаживалась на маленькую узкую лавочку, но тут же вскакивала. Движения ее были напряженными, неврастеническими и любой человек, завидевший ее, без труда мог утверждать, что женщина находится на границе нервного срыва.
Бегающим, затравленным взглядом Нина следила за миром: за детьми, наводнившими коридор, за солнечными зайчиками, бегавшими по стенам и потолку. Она украдкой думала о том, что скоро наступит лето, которое распахнет все прежде закрытые двери. Наконец-то можно будет выпорхнуть из душной квартиры! А куда ехать? Надо бы Илюшу на Кавказ, поправлять здоровье… А где взять путевку, где взять деньги? Мысли радостные и светлые очень быстро сменились тревожными, подобно хмурым грозовым тучам, поглотившим солнце.
— Нина Семеновна! — в ее руку вцепился тощий моложавый учитель своими цепкими тонкими пальцами. Женщина вздрогнула и отшатнулась, словно ее ударили.
— Вас Дмитрий Иванович просит зайти к нему в кабинет, — сказал он и тихо добавил, как-то по-детски растягивая слова, — пожалуйста, — было заметно, что он побаивается своего начальника. Не удивительно, ведь Дмитрий был на самом деле человеком достаточно жестким, иначе, ему не удалось бы открыть эту школу. Все его уважали. Но только не Нина. Ее раздражало то, как он пресмыкается перед ней, растеряв все свои качества.
— А Илья? — спросила она, унимая дрожь.
— Побудет пока в классе, с ребятами, — откликнулся учитель.
— Что? Как с ребятами? — возмутилась Нина. Ее фантазия сразу же начала рисовать ужасающие картины столкновения ее сына с немилосердной действительностью. Она не понаслышке знала, что такое детская жестокость. Она была знакома с тем, как в «стае» принято судить тех, кто хоть немного, но отличается — не важно чем. Ее мальчик, ее Илюша, не заслужил этого, он не готов к этому, он не видел такого никогда…
— Не волнуйтесь, — заверил женщину ее попутчик. Она нехотя согласилась пойти с ним к Дмитрию, которого сейчас ей хотелось видеть меньше всего на свете. Но ей часто приходилось делать то, что не хочется, и это было еще не самым страшным из всего возможного насилия над собой.
Дмитрий был очень рад встрече, хотя виду и не показал. Нина успела прочитать в его глазах мучительную тягучую нежность и слабую, полумертвую надежду. После — он отвернулся к окну.
— Тебе нравится здесь? — спросил мужчина, когда за молодым учителем закрылась дверь. Нина тяжело вздохнула и присела на стул, чтобы как-то скрыть свое волнение.
— Да, конечно нравится, — подтвердила она.
— Хорошо, — вздохнул Дмитрий Иванович, — давай перейдем к делу.
Этих слов она и боялась. Она заторможено кивнула.
— Наши педагоги провели все необходимые тесты, — медленно заговорил мужчина, — и остались очень довольны. Работа, которую вы проделали с Ильей — колоссальная. Я восхищаюсь…
— Без лишних сантиментов пожалуйста, — резко оборвала его Нина. Ей необходимо было услышать простой односложный ответ «да» или «нет».
— Как скажешь… — спокойно согласился Дмитрий, хотя в голосе его прозвучало глубокое разочарование, — дело в том, что мне не хотелось бы брать Илью во второй класс. Ему там нечего делать, вы все уже прошли дома, исчезнет мотивация. Но я не могу определить его в третий или четвертый, особенно после коррекционной школы…
— Почему?
— Потому что даже при всей моей любви к тебе, это превышает все мои полномочия.
Нина вздохнула и спрятала лицо в ладонях, опустила голову так, что смогла полностью скрыться за волосами. Она чувствовала себя униженной и осмеянной, но это было не главным. Главным было то, что все ее труды, вся ее борьба снова оказались бессмысленным барахтаньем в болоте, из которого нет выхода.
Нужно вернуться домой и смириться с тем, что Илья останется в коррекционной школе. Заниматься больше, искать учебники, просить у знакомых, наверстывать, работать самим… Но сколько бы они не старались, на ее сыне все равно будет стоять клеймо с которым у него не будет будущего. Кто будет оценивать его ум и знания, когда первое, что люди узнают — это диагноз?
Нина и сама не заметила, что плачет. Что-то теплое обжигало ладони. Она сидела застывшая, как статуя, даже плечи не вздрагивали. Дмитрий все равно смог это заметить. Он хотел обнять женщину, но не решился.
