— Ладно, только если что-то пойдет не так, не прибегай ко мне жаловаться!
Можно подумать, такое хоть раз случалось!
— Почему Джессики так долго нет? Чем она занимается в своей служебной поездке?
— Спасибо, что не вмешиваешься!
— Просто беспокоюсь, — заявила миссис Болитар. — Надеюсь, ей ничего такого в голову не придет?
— Не вмешивайся!
— Тебе что, кроме «не вмешивайся», больше сказать мне нечего? Или в попугая превратился? Где твоя девушка?
Майрон открыл рот, огромным усилием воли закрыл, а потом бросился в подвал. В свое царство! Тридцать два исполнилось, а он по-прежнему живет с родителями. Вообще-то в последние несколько месяцев в этом доме Майрон почти не бывал, почти ежедневно ночуя в Нью-Йорке у Джессики. Они даже подумывали о том, чтобы съехаться, однако решили не торопить события. Пусть все идет своим чередом. Естественно. Ну, сказать легче, чем сделать. Сердце не знает, что такое «естественность». А мама, по обыкновению, задела за живое. Джессика улетела в Европу, но куда именно? Целых две недели от нее не было никаких вестей. Майрон очень скучал, да и в голову лезло всякое.
В дверь позвонили.
— Это отец! — громко объявила миссис Болитар. — Никак снова ключи забыл! Бог свидетель, старость не радость.
Через несколько секунд дверь в подвал открылась. Сначала показалась мамина нога, затянутая в тренировочные брюки, потом все остальное. Миссис Болитар поманила сына пальцем.
— Что такое?
— К тебе девушка! — объявила она и, понизив голос, добавила: — Черная!
— О Господи! — изображая приступ, схватился за сердце Майрон. — Надеюсь, соседи не вызвали полицию!
— Слушай, умник, я не это имела в виду, что прекрасно тебе известно. В нашем районе живут и темнокожие. Уилсоны, например, очень славные люди. Поселились на Ковентри-драйв, в бывшем доме Дехтманов.
— Знаю, мама, знаю.
— Я просто описывала внешность и с таким же успехом могла сказать, что у нее светлые волосы, приятная улыбка или, скажем, заячья губа.
— Угу.
— Или что она хромая или высокая, низкорослая или толстая. Или…
— Мама, смысл я уловил. Ты спросила, как ее зовут?
Миссис Болитар покачала головой.
— Зачем совать нос в чужие дела? Вот именно!
Поднявшись по лестнице, Майрон увидел подругу Дуэйна Ванду. Почему-то он нисколько не удивился. Девушка слабо улыбнулась и помахала рукой.
— Все нормально, проходи!
Они спустились в подвал, который Болитар разделил на две части. В маленькую гостиную он почти не входил, так что комнатка блистала чистотой и производила хорошее впечатление. Зато вторая, то есть спальня, больше напоминала студенческое общежитие после вечеринки.
Ванда испуганно оглядела подвал. Совсем как днем, когда к ним в квартиру нагрянул Димонт.
— Ты здесь живешь?
— Лишь с тех пор, как шестнадцать исполнилось.
— Жить с родителями это так мило!
— Если бы вы только знали! — послышалось с первого этажа.
— Мама, закрой дверь!
Бах!
— Пожалуйста, садись!
Смущенная и очень скованная, Ванда все-таки села.
— Чувствую себя круглой дурой…
Майрон включил ободряющую улыбку в стиле Фила Донахью: «Алло, мы вас слушаем!»
— Дуэйн тебя уважает, — выдавила Ванда. — Очень.
— Взаимно.
— Нам постоянно звонят агенты самых крупных компаний. Говорят, «Эм-Би спортс» не готов вести дела такого перспективного теннисиста. Мол, они помогут заработать куда больше…
— Возможно, они правы, — отозвался Болитар.
— Дуэйн так не думает, — покачала головой Ванда. — И я тоже.
— Как мило с твоей стороны!
— Знаешь, почему он не хочет встречаться с другими агентами?
— Боится, что я начну рыдать?
Подруга Ричвуда улыбнулась. Ай да Майрон, мастер разрядить обстановку, гений иронии и самобичевания!
— Дуэйн тебе доверяет.
— Очень рад.
— Ты занимаешься им не только из-за денег.
— Ванда, спасибо за добрые слова, но на Дуэйне я недурно зарабатываю, вряд ли стоит это отрицать.
— Понимаю и не хочу казаться наивной, но у тебя на первом месте он, а не доллары. Ты считаешь Дуэйна Ричвуда человеком, он тебе небезразличен.
Болитар молчал.
— Дуэйн почти один, — продолжала Ванда, — даже семьи нет. Он жил на улице с четырнадцати лет, побирался. Естественно, ангелом в ту пору не был, совершал поступки, о которых лучше не вспоминать. Однако страданий никому не причинил и ничего непоправимого не сделал. Всю жизнь ему было не на кого положиться, приходилось заботиться о себе самому.
