Убийство времени. Автобиография - страница 91

Философия может защищать здравый смысл рациональными средствами, однако при этом она перестает задавать вопросы и перестает быть самой собой — таков главный фейерабендовский dictum.

Важной задачей для историков философии является демонстрация того, что Фейерабенд не является полностью инопланетным разумом. В содержательной статье «Исторические антецеденты философии фейерабенда» его ученик Гонсало Муневар указывает на связь ФеЙерабенда с признанными философскими классиками: так, Аристотель аналогичным образом высказывался в пользу того, что рядовые граждане должны иметь возможность судить работу экспертов; Милль, Аристотель и Макиавелли, подобно Фейерабенду, ратовали за плюрализм; а сочетание суждений Аристотеля и Платона также приводит нас к фейерабендовскому тезису о том, что ключевой ценностью науки должно быть счастье людей и качество их жизни. Существуют и другие историко-философские ключи к пониманию текстов ФеЙерабенда, которые мы здесь коротко перечислим.

Имре Лакатос, выдающийся философ науки, определял неуловимого ФеЙерабенда как последователя Пиррона, знаменитого античного скептика. В ответных письмах Фейерабенд стал подписываться как «Павел Эмпирик» — и в самом деле, многие аргументы Фейерабенда носят скептический характер, но стоит сразу отметить, что скепсис как вопрошание о самых основах является фундаментальной частью всякой философии вообще. В свою очередь, именно этот скепсис Фейерабенда по отношению к науке (причем, что очень важно — скепсис, возникший внутри самой науки) вызывает у ученых чувство, словно бы у них отбирают ключи от царства знаний. Здесь можно к месту вспомнить начало аристотелевской «Топики», завершающей логический цикл трактатов Аристотеля и посвященной встрече формальной логики с текучим миром, полным случайных событий (трудно не отметить здесь некоторое драматическое сходство с темой фейерабендовского opus magnum «Против метода»): «Цель настоящего исследования такова: найти метод, при посредстве которого можно было бы составлять силлогизмы по каждому встречающемуся вопросу из правдоподобных и, сверх того, выражать свой собственный взгляд, не впадая в противоречия» («Топика» I, 1, перевод А. Ф. Лосева, курсив наш — В.3.). Лосев обращает внимание на два важных обстоятельства — в общении между людьми Аристотель не видит смысла оперировать понятием абсолютной истины и вместо него предлагает правдоподобие, а кроме того, подчеркивает, что эта логика обладает своей убедительностью:

«Если стоять на позициях «Топики», то теория вероятности имеет для Аристотеля, можно сказать, принципиальнейшее значение. И во взаимном общении людей имеют значение не абсолютные силлогизмы, а только более или менее правдоподобные мнения. И в структуре каждой науки основами являются недоказуемые аксиомы, принимаемые только из-за их самоочевидности, так что может возникнуть вопрос и о том, да не является ли только правдоподобной и только вероятностной и сама наука, раз она основана на недоказуемых аксиомах?» (курсив наш — В.3.)[88])

Также не раз отмечалось, что Фейерабенд обращал внимание на боковые или «маргинальные» ветви знания — так, в книге «Прощай, разум» он обращается к софистам и, в частности, протагоровскому учению о человеке-мере, чтобы укрепить свой тезис о необходимости демократизации знания (науки, образования и т.д.). Протагоровская формулировка: «Человек есть мера всех вещей, существующих — что они существуют, несуществующих — что они не существуют» иногда считается первым антропологическим, еще предсократовским поворотом[89]. Онтологический релятивизм, протагоровская альтернатива платоновскому идеализму — порядок мира, при котором вещи не имеют самостоятельной сущности или имеют множество их, потому что существуют только в отношении к каждому отдельному человеку, и определяются именно через это отношение как обладающие теми или иными свойствами или даже вообще как существующие/несуществующие.

Сложность современного мира выросла, и несложно найти объекты, явления и т.д., которые не находятся в прямом отношении к нам, а стало быть, и не существуют в сознании — такую онтологическую неуверенность в современных медиа называют «постправдой». В замечательной и исчерпывающей софистской апологии Р. Галанина «Риторика Протагора и Горгия» методологи науки XX века прямо и справедливо сопоставляются с софистами — Поппера, Фейерабенда и Лакатоса объединяет с ними тот же интерес к языку и природе реальности. Кроме того, теория Протагора перекликается и с проблемами измерения реальности, с которыми столкнулись Мах, Бор и другие физики XX века, заметившие, что способ измерения физического явления влияет на проявляемые им свойства.