Очень важно, чтобы это подозрение не деградировало в предустановленную «правду» или в какую-либо теорию, например, в теорию с правилом: «Вещи всегда не таковы, какими они кажутся». Реальность, Бытие или Бог — что бы ни было тем принципом, что позволяет нам жить, его никогда не поймаешь этак запросто. Проблема не в том, почему мы так часто сбиваемся с толку — я задаюсь вопросом о том, почему мы, как нам кажется, обладаем массивом полезного и разумного знания.
Следует воздержаться и от соблазна классифицировать мой текст, употребляя привычные понятия, — такие, например, как «релятивизм». Релятивизм — в трактовке философов и социологов — слишком определенное название для этой ситуации, если, конечно, не трактовать его как мимолетный мираж или сугубо практическое понятие. Нельзя даже отрицать и существование вечных истин, если только их отрицание не является предупреждающим намеком для тех, кто посещает театр жизни. Можно ли такой ход рассуждений признать бессмысленным? Нет — так называемый релятивизм может сопровождать нас на нашем жизненном пути, но не привязывает нас к какой-либо конкретной дороге. Существует ли способ разобраться в том, что происходит? Да, существует множество способов, и мы используем их постоянно, хотя и часто думаем, что они являются устойчивой частью некоего каркаса, который заключает в себя все на свете. Есть ли все-таки название для представления, которое я хочу разыграть? Ну если уж названия столь важны, я могу с готовностью предложить одно такое — а именно мистицизм, — хотя это мистицизм, использующий примеры, доводы, сильно аргументированные пассажи текста, научные теории и эксперименты для того, чтобы повысить уровень осознанности.
Это и есть мое предупреждение вам, мой дорогой читатель, и я хочу, чтобы вы вспоминали его время от времени, но особенно в тот момент, когда рассказ начинает становиться столь определенным, что почти превращается в ясно продуманную и четко выстроенную точку зрения.
Философское наследие Пола К. Фейерабенда
Пауль (Пол) Карл Фейерабенд — философ, хорошо известный российскому читателю, его основные работы начали публиковаться в СССР еще при его жизни и даже теперь, спустя почти тридцать лет после его смерти, вызывают живой интерес. За это время имя Фейерабенда стало нарицательным как у нас, так и во всем мире в качестве защитника различных неортодоксальных учений.
Знаменитая «теория» эпистемологического анархизма, выдвинутая в книге «Против метода» и начертавшая на щите девиз «Anything goes» (в русской традиции это стало переводиться «Все дозволено» и вызывает неверные ассоциации с Достоевским), в более развернутом виде сформулирована самим Фейерабендом так:
«Я утверждаю лишь одно: для каждого правила и для каждого стандарта можно представить эпизод, в котором это правило и этот стандарт нарушаются. Это одно из тех «смелых предположений», которые так любят попперианцы. Я никогда не пытался доказывать это предположение. Однако я старался сделать его правдоподобным, приводя исторические примеры нарушения основных правил и стандартов рациональности. Очевидно, что рассмотрение истории, опровергающее некоторое правило или стандарт, не может опровергать их ослабленного варианта. Однако столь же очевидно, что, постепенно ослабляя свои правила, рационалист неизбежно очень близко подойдет к моей собственной позиции. Примером такого ученого является Лакатос»[86].
В начале 90-х Фейерабенд встретился с научным журналистом Джоном Хорганом и еще более наглядно объяснил ему ту же самую идею. Вот как об этом вспоминает Хорган:
«Когда я спросил о его «позиции» по какому-то вопросу, он поморщился и воскликнул: «У меня нет позиции! Когда она есть, она всегда подразумевает привинчивание» (и он показал, как будто закручивает что-то в крышку стола невидимой отверткой). «У меня есть мнения, которые я защищаю — и довольно бойко, но как только я обнаруживаю, насколько они глупы, я просто отказываюсь от них!» <...> В конце концов я попытался прижать его к стенке вопросом: «Вы используете техники рационализма для того, чтобы нападать на рационализм — нет ли тут какого-то противоречия?» Фейерабенд оставался невозмутим. «Но ведь это всего лишь инструменты, и инструменты можно использовать так, как заблагорассудится. Они не могут обвинить меня в том, что я их использую»
