– Нет ли у вас каких-нибудь предположений, на что она намекает?
– Ни единого. Она, должно быть, что-то увидела или услышала в тот день, когда погиб Рональд, – то, что пробудило воспоминание. Да еще этот лук, который принес Эрик Сертис. Он у нас разнорабочий, помогает Реджу Пилбиму. Но ты и сам все поймешь, прочитав дневник. Не могу представить, что это могло быть.
– А ее смерть была неожиданной?
– Не сказал бы. Последние годы у нее появились проблемы с сердцем. И доктор Меткалф, и консультант, к которому она ездила в Ипсвич, оба обсуждали с ней возможность пересадки сердца, но Маргарет категорически не хотела никакой операции. Говорила, что органы нужно пересаживать молодым и родителям с детьми. Мне кажется, после смерти сына ее особо не заботило, будет она жить или умрет. Она не впала в меланхолию, нет, просто ее здесь ничто не держало, чтобы бороться.
– Если позволите, я хотел бы оставить дневник у себя, – сказал Дэлглиш. – Может, отец Себастьян и прав, и это не имеет абсолютно никакого значения, но, учитывая обстоятельства смерти Рональда Тривза, документ становится крайне интересным.
Он убрал тетрадь в портфель и закрыл его на кодовый замок. Еще примерно полминуты мужчины сидели молча. Дэлглишу показалось, что воздух между ними наполнился невысказанными страхами, не вполне сформировавшимися подозрениями и общим чувством тревоги. Сначала загадочно погибает Рональд Тривз, а всего неделю спустя умирает и женщина, которая нашла тело и которая позднее обнаружила какой-то важный, на ее взгляд, секрет. Может, это простое совпадение. Не было никаких доказательств, что это убийство, и коммандер разделял нежелание – во всяком случае, так он это понял – отца Мартина слышать это слово произнесенным вслух.
– Вердикт вас не удивил? – спросил Дэлглиш.
– Слегка. Я предполагал такой исход. Но нам всем становится плохо от одной мысли, что Рональд мог покончить жизнь самоубийством, тем более столь ужасным способом.
– А что он был за человек? Был ли он здесь счастлив?
– Не уверен, что счастлив, хотя не думаю, что в другом теологическом колледже ему было бы лучше. Малый смышленый, усердный, но бедняге не хватало обаяния. Он был необычайно категоричен для своего возраста. Я бы сказал, что некая неуверенность сочеталась в нем с изрядным самодовольством. Друзей Рональд не завел – не то чтобы мы к этому здесь стремились – и, думаю, мог страдать от одиночества. Но мы не видели никаких признаков того, что мальчик настолько отчаялся или что он решил принять на душу столь тяжкий грех. Хотя, конечно, если Рональд покончил жизнь самоубийством, в этом есть и наша вина. Следовало заметить, что он страдал. С другой стороны, ничто на это не указывало.
– А вы одобряли его выбор профессии?
Отец Мартин ответил не сразу.
– Его одобрял отец Себастьян. Но я не уверен, что на него не повлияли академические успехи Рональда. Он был умным мальчиком, хотя с несколько завышенной самооценкой. Я все-таки сомневался. По-моему, Рональд отчаянно хотел произвести впечатление на своего отца. Очевидно, он не мог соответствовать требованиям делового мира, но мог выбрать карьеру, в которой его самого не стали бы ни с кем сравнивать. А в духовенстве, особенно в католическом, всегда есть искушение властью. Став священником, он получил бы возможность отпускать грехи. По крайней мере этого его отец точно не смог бы делать. Я ни с кем не делился этими соображениями, ведь я мог ошибаться. Когда рассматривали прошение Рональда, я оказался в несколько затруднительном положении. Директору и так непросто, когда рядом находится предшественник. И я посчитал, что это не тот случай, когда нужно возражать отцу Себастьяну.
Священник помолчал, а затем предложил:
– Теперь ты, наверное, хочешь посмотреть, где он умер.
И в этих словах Дэлглишу послышалось глубочайшее, хотя и нелогичное волнение.
11
Эрик Сертис вышел из задней двери коттеджа Святого Иоанна и прошел вдоль аккуратных рядов с овощами осеннего урожая, чтобы пообщаться со свиньями.
Навстречу ему визгливой толпой скакали Лили, Роза, Марго и Лаврушечка, задрав розовые пятачки и принюхиваясь к хозяину. Вне зависимости от настроения молодой человек любил приходить в свой самодельный хлев и открытый загон. Но сегодня, когда он наклонился почесать спинку Лаврушечке, это не помогло ему сбросить тяжкий груз тревоги, лежавший на плечах.
