Мне показалось или Фосетт в самом деле многозначительно смотрел на меня? Может быть, Бесси рассказала ему о том, что Бен время от времени выпивает бутылку пива за ужином, а когда к нам приходят гости, мы пьем рейнвейн? Мое замешательство постепенно сменялось гневом.
Тем временем пламенная проповедь закончилась. Фосетт перешел к практическим вопросам. Он деловито напомнил, что еще многое предстоит сделать для бедняков, подверженных пьянству, и просил публику не скупясь поддержать благородные начинания, которые проводятся под его руководством. Наши пожертвования, сказал он, не будут растрачены впустую, и мы обретем сокровище на небесах.
Промокнув лоб накрахмаленным белым платком, Фосетт сошел со сцены — очевидно, ему необходимо было немного отдохнуть. Мистер Причард высоким голосом пригласил нас выйти и подписать отречение от крепких напитков. Соответствующий документ уже лежал на кафедре. К нему подошли три или четыре человека. После того как они поставили свои подписи, мистер Уолтерс снова сел за пианино. Мы встали, чтобы исполнить последний гимн. Во время песнопения мистер Причард, по-прежнему потный, обходил ряды с деревянным блюдом для сбора пожертвований. К тому времени, как он дошел до меня, блюдо оказалось почти полным. Растроганные красноречием Фосетта и его мольбами, люди не скупились. Я положила на блюдо шиллинг и, заметив, что Бесси собирается добавить свои два пенса, перехватила ее руку со словами:
— Я положила за нас обеих!
Мистер Причард наградил меня укоризненным взглядом, но я не отвела глаз, и он поспешил прочь. Однако я успела заметить, что свои жидкие волосы он мажет не помадой, а свиным жиром. В тепле жир таял, отчего его лоб блестел, как отполированный.
Гости окружили чайный стол, где хлопотала миссис Гриббл в своей шали и юбке с оборками. Ею руководила миссис Скотт.
— Посидите, миссис, — предложила Бесси, — а я принесу вам чай и печенье.
— Нет, нет, — невозмутимо ответила я, — я хочу со всеми познакомиться! — И двинулась вперед.
За мной плелась Бесси, полная дурных предчувствий.
Приблизившись к столу, я заметила, что, хотя в объявлении после проповеди обещали печенье, деревянное блюдо, стоявшее на столе, было предназначено для пожертвований. Бесси уже налила мне чаю в толстую фаянсовую чашку. Кроме того, она подошла к миссис Скотт и прошептала что-то ей на ухо. Миссис Скотт двинулась мне навстречу, оглядывая меня с ног до головы. Она явно оценивала мое положение в обществе и уровень доходов моего мужа.
— Насколько я понимаю, — сказала она, — вы хозяйка Бесси, миссис Росс. Добро пожаловать! — Она изящно склонила голову.
— Я пришла взглянуть своими глазами, куда Бесси ходит каждую неделю, — сухо ответила я. — Я отвечаю за нее.
Миссис Скотт встретила мои слова натянутой улыбкой.
— Приятно слышать, миссис Росс, что вы так серьезно относитесь к своим обязанностям. Бесси хорошая девушка; она много помогает нам. Как по-вашему, вы многое почерпнули сегодня вечером?
— Почерпнула? — удивленно переспросила я.
— Вы узнали то, ради чего пришли сюда? — Ее тон нельзя было назвать откровенно издевательским, но я уловила в нем насмешку.
— Да, наверное, — ответила я. — Хорошо, что Бесси вам помогает, но меня волнуют листовки…
Миссис Скотт уже не слушала меня. Она смотрела на кого-то за моей спиной; ее бледное лицо слегка порозовело. Я почувствовала, как мне в щеку кто-то дышит, и уловила аромат фиалковых пастилок. Я обернулась.
— Дорогая мадам, — сказал мистер Фосетт, — правильно ли я понимаю, что вы — хозяйка Бесси? — Он бегло погладил Бесси по голове, на которую она сегодня надела свой лучший чепец.
Бесси просияла, как будто наступило Рождество. Фосетт благожелательно улыбался мне; я подумала, что такая улыбка не вяжется с его молодостью… а он в самом деле оказался молодым. Его возраст я угадала более или менее верно. Ему не могло быть больше тридцати лет. Чистое лицо, большие, широко расставленные глаза, орлиный нос… Свои длинные кудри он успел расчесать после проповеди. Он снова напомнил мне архангела, нарисованного на витраже.
— Да, — сухо ответила я. Не знаю почему, но в голове стало пусто. Я приготовила целую речь, но все слова как будто куда-то подевались. И все же я не сдавалась. — Вы замечательный оратор, мистер Фосетт.
