- Ты же взял деньги и обещал не следить за мной! сказал он.
- Во-первых, я подошел с противоположной стороны. А во-вторых, вы не "тыкайте", Навыдов. Я еще не член вашей бригады: не интер-, не могилокопатель.
Он хмыкнул:
- Тебя все равно не пустит вахтер.
Так и вышло. Навыдов прошел, а меня задержал внизу парень с задницей, отъеденной на ширину плеч. Но я поговорил с Размахаевой по диктофону, и парню пришлось отойти в сторону.
В квартире, кроме зиц-вдовы и Навыдова, я обнаружил и Терентьевича в домашних тапочках.
- Тебя только пистолет остановит, - сказал мне Навыдов что-то вроде комплимента и стал делать Терентьевичу знаки, приглашая поговорить наедине.
- Нам нечего скрывать, - сказал Терентьевич. - Говорите при всех.
Навыдов передал конверт.
- Это загранпаспорта с визами, - объяснил он скорее мне, чем своему шефу. - И там же советский паспорт Марины Степановны со штампом, что ее брак считается недействительным.
- Но ведь она еще позавчера была замужем! - удивился я.
- А вчера я ее развел.
- Дорого, наверное, заплатили за спешность.
- Не из твоего кошелька.
- Где же взяли мужа?
- Его согласия, как недееспособного, не потребовалось.
- С вами не соскучишься, господа, - сказал я. - Только начнешь привыкать, что гражданка Размахаева замужем, а она уж опять по закону девица.
- Кстати, Марина Степановна, я забыл вас спросить, влез Навыдов, - не хотите ли вернуть девичью фамилию?
- Замолчите, идиот! - закричала экс-Размахаева. Господи, как вы мне все надоели! Дурак на подлеце, подлец на Дон-Кихоте, Дон-Кихот за компанию с человеком, от которого я прячусь с пятнадцати лет! Не поеду я ни в какую Югославию и женой вашей никогда не буду! Слышите, Терентьевич! Поставьте тапочки моего мужа на место и уходите!
- Успокойтесь, - сказал Терентьевич. - Нельзя себя так вести.
Размахаева сорвала с его ног тапочки и демонстративно сунула в карманы халата.
Будь я на месте Эркюля Пуаро, немедленно заключил бы, что все дело именно в тапочках, что муж Размахаевой перед сумасшествием напитал их ядом, сотворив таким нехитрым образом тайну роковой женщины. Но я не любил Агату Кристи за обилие шаблонных романов и поэтому спросил:
- Тапочки дороги вам как память?
Размахаева не слышала меня. Она повторила Терентьевичу:
- Если вы порядочный человек - немедленно оставьте мой дом. И забудьте меня. Может быть, вы и очень хороший, добрый, внимательный, но я вас не люблю. Вам со мной будет плохо, и мне будет плохо. Прощайте. А за развод спасибо, сама бы я вовек не собралась.
Навыдов с Терентьевичем ретировались, видимо, до лучшего расположения духа хозяйки, а Размахаева легла немного порыдать в подушку.
- Все это очень забавно и интересно, если только не первоапрельский розыгрыш.
- А вам что еще надо?
Я хотел сказать: тапочки примерить, может быть, я искомый золушок, - но только пожал плечами.
- Что надо? - не унималась Размахаева. - За деньгами пришли? Забирайте под расписку, - она вытащила из-под кровати "дипломат".
Я открыл его и от удивления присвистнул:
- Сколько тут?
- Как сколько? Миллион.
- Тот самый, что Шекельграббер должен был отдать за документы?
Теперь уже она посмотрела на меня, явно ничего не понимая.
- Вы же сказали вчера Поглощаеву, что знаете убийцу Шекельграббера!
Я совсем растерялся. Из ее слов выходило, что, раз я знаю убийцу, я должен знать, что деньги именно у Размахаевой. Видимо, так она и объяснила себе мой приход.
- Это был блеф. Я смотрел на реакцию Поглощаева, пришлось хоть что-то ответить.
И тут же получил две оплеухи и истерику в виде безболезненного приложения. Хотел было ответить, но вспомнил, что из всего женского рода бил только подушку, и опустил руку.
- Вы хуже подлеца, вы - ничтожество! - сказала она, очнувшись.
Вид мой и впрямь был как у оплеванного. Это я рассмотрел в зеркале.
- Значит, Шекельграббер поехал выручать документы, оставив деньги у вас? Значит, он знал, что платить не придется?
- Что мне с ними делать? - Размахаева одновременно подтвердила мой вопрос и задала свой.
- Не знаю. Верните вдове или потратьте: накупите свечек и замаливайте грехи во всех церквях мира.
