Слушай, – произнесла Марин. – «Наполеон однажды сказал, что самый могущественный человек во Франции – это следственный судья».
– Очень мило, – пробурчал Верлак и потянулся через нее за очками для чтения. – Хорошее настроение на целый день.
– Прекрати, я знаю, что ты заметил ошибку!
– Какую ошибку? Что это Бальзак сказал, а не Наполеон?
– Вот именно. И почему эти мои студенты не могут написать нормально? «Однажды сказал!» Он же не сказку рассказывает, а работу пишет по истории! Из каких источников он мог это взять?
– Из Интернета, откуда же еще? – предположил Верлак. – Сейчас дети в библиотеки не ходят и ничего больше не читают. Я это каждый раз вижу, когда езжу на экспрессе в Париж. Сидят и три часа играют в телефоны, потому что читать разучились. – Он отпил кофе и добавил: – А кстати, Бальзак действительно это говорил?
– В смысле?
– В смысле, он это написал? Или кто-то услышал, как он что-то такое буркнул, скажем, в Гранд-опера в мужском туалете? Есть достоверная информация?
– Слушай, ну ты зануда.
Верлак улыбнулся, притянул Марин под одеяло.
– Я есть самий сильный человек во вся Франция, – сказал он по-английски, изображая французский акцент.
Марин засмеялась и сбросила одеяло:
– А я – замученный преподаватель, которому нужно работы проверять.
– Да брось! Ты же знала, что в эти выходные у нас мини-каникулы «Верлак и Бонне». Зачем ты вообще привозила эти работы? Чувствуешь свою вину за десятинедельные летние каникулы, плюс еще десять дней ранней осенью, да две недели на Рождество, две недели на лыжах в феврале и еще две недели отпуска в апреле по причине страшной профессиональной усталости?
Марин вздохнула.
– Ты же знаешь, что я во все эти каникулы работаю, пишу и публикуюсь.
– Это да, но за твоими коллегами я такого не замечал.
Марин рассмеялась:
– А откуда тебе знать? Да вообще, поверить не могу, что мы с тобой в наши, как ты их назвал, мини-каникулы Верлака и Бонне об этом спорим!
Она хотела встать, но Верлак вскочил, схватил ее белую блузку со спинки кресла и стал ею размахивать:
– Сдаюсь! Прошу прощения! Я идиот!
– Точная характеристика, – прыснула Марин.
– Ну, видишь, в чем-то мы уже согласны. Пойдешь сегодня дегустировать вино с идиотом?
– Антуан! – возмутилась она. – Мы уже вчера ходили его дегустировать и купили!
– Но я приобрел ящик белого висанского, и все время только о нем и думаю. Все мои любимые сорта винограда, и все в одном вине – сирах, мурведр, сенсол…
– Да-да. И кариньян, и гренаш.
Верлак перестал размахивать блузкой и заморгал, уставившись на Марин.
– Ты, оказывается, слушала! Иногда мне кажется, что у тебя фотографическая память.
Марин на этот комплимент улыбнулась. Преподаватели в школе и университете ей говорили то же самое, но тут дело было не только в памяти: вино начинало ее интересовать. Ее родители никогда не проявляли интереса к лозам – это хобби у них ассоциировалось с менее интеллектуальной жизнью или же с людьми, голосующими за консерваторов. Марин подумала о «Порше» Верлака и о его крошечном багажнике.
– Ты купил только один ящик, потому что у нас уже было три из Шатонеф-дю-Пап, а машина у тебя маленькая, спортивная. Тебе минивэн нужен.
– Я правильно расслышал? – спросил Верлак, бросая блузку на кровать. – Минивэн? Мне? Клади свои работы и пойдем, а то опять проваляемся в кровати все утро, как вчера. Горничная на нас злилась.
– И куда ты будешь складывать новое вино?
– Куплю с доставкой, моя милая. – Верлак подошел к окну и раздвинул тяжелые полотняные шторы.
– Mon Dieu[6], – шепнул он.
– Что там?
– Подойди, посмотри на наш Прованс, – ответил он.
