Убийство на кафедре литературы - страница 15

В доме царила атмосфера высокой культуры. Вдоль стен стояли шкафы с книгами на четырех языках, которыми владел отец (об этом неоднократно напоминала мать). На полках за письменным столом стояли большие альбомы по искусству, и Михаэль частенько в них заглядывал.

В доме всегда звучала незнакомая Михаэлю музыка, и он застыдился своего невежества, когда на его нерешительный вопрос: «Что это там играет?» — отец Узи удивился:

— Ты действительно этого не знаешь? В твоем возрасте?

До сих пор при звуках «Лебединого озера» Михаэль вспоминает то свое смущение.

Беседы в доме обычно проходили по инициативе матери. Она мягко пыталась разговорить отца, и, когда ей это удавалось, он делился воспоминаниями о своем детстве, проведенном в Европе, и впечатлениями о путешествиях по разным странам.

Оба родителя часто с легким юмором вспоминали о своей бедности, и Михаэль, который был тогда в том же возрасте, что Юваль сейчас, возвращаясь от них, испытывал ощущение близкого контакта с новым для него миром, что так отличался от того, в котором он жил. Михаэль был переполнен впечатлениями от встречи с милым, любезным человеком — большим художником, который вел себя по-детски непосредственно, в ком не было и тени чванства, и с его женой, открыто излучавшей сексуальность, что весьма смущало Михаэля.

Теперь тогдашние ощущения — буря чувств — превратились просто в приятные воспоминания. Но в то время он испытывал к Узи жгучую зависть и никак не мог понять, в чем причина его непрестанных вспышек гнева по отношению к родителям. Он не понимал, как Узи, выросший в таком доме, мог быть так далек от своих родителей.

Михаэля очень удивляли напряженные отношения приятеля с матерью, которая явно раздражала его. В тех редких случаях, когда мать Узи приходила в школу на родительские собрания, Узи испытывал неудобство, он безучастно глядел куда-то вверх — стеснялся ее плохого иврита, того, что приходилось переводить обращенные к ней вопросы учительницы, ее головного платка, открытой улыбки. При этом он сам расстраивался из-за собственной стеснительности, ему было стыдно, что учителя и друзья замечают это. На месте Узи он совсем иначе относился бы к таким родителям, думал Михаэль.

Прошли многие годы, прежде чем Михаэль смог понять, в чем же было дело. Узи тяготился славой отца, ненавидел и одновременно любил мать и не мог преодолеть своих чувств. Родители возлагали на него большие надежды, и он понимал, что, скорей всего, не сможет их оправдать. Так и случилось. Он уже много лет жил в Эйлате, руководя клубом подводного плавания, и стал хорошим знатоком жизни подводного мира Красного моря, несмотря на то что так и не дал себе труда изучить что-либо досконально.

Узи часто менял женщин. Михаэль как-то встречался с одной из них.

Все его женщины сохраняли с ним дружеские отношения и заботились о нем и после того, как он с ними расставался. Причем инициатива расставания принадлежала им. Его вторая жена, Ноа, которая родила ему единственного сына, упросила Михаэля встретиться с ней в Иерусалиме.

Извиняясь, она сказала при встрече, что много слышала о нем от Узи и просто не понимает, почему они не поддерживают отношений. Так Михаэль, к своему удивлению, узнал, что Узи не только не забыл его, но и с теплотой вспоминает. А он-то полагал, что Узи вычеркнул его из памяти, что он стыдится и ненавидит своего школьного друга.

Они сидели тогда с Ноа в маленьком кафе.

— Почему вы все эти годы не встречались? — недоумевала Ноа. — В этом, наверно, есть какая-то жуткая тайна.

Михаэль молчал, улыбаясь ей самой обаятельной из своих улыбок, и она перестала докучать ему вопросами.

В тот момент он ясно и с болью припомнил, как Узи случайно узнал о том, что его мать — а она была тогда моложе, чем они сейчас, — оказалась реальным воплощением мечты Михаэля об опытной женщине, которая, как говорилось в книжках, «избавила бы его от тягот девственности».

Даже спустя пятнадцать лет после той сцены при встрече с Ноа Михаэль не мог спокойно вспоминать растерянность Узи, когда тот открыл дверь и увидел своего лучшего друга и свою мать лежащими вместе на тяжелом ковре. Узи захлопнул дверь, не сказав ни слова.