– Нет проблем, – врач заговорщицки подмигнул.
– И проследи, чтобы ей предоставили палату получше. Понял? Лично проследи.
– Считайте, что уже все в ажуре.
Парень в белом халате сиял – он не выдержал и украдкой подсмотрел, что там за дензнак сунул ему в руку этот странный гражданин…
Старику было известно, что в пятую городскую больницу обычно свозят если и не бомжей, то людей без копейки в кармане – точно. Ни питание – ежедневный жиденький супчик и каша-размазня – ни палаты на десять-двенадцать человек с холодным туалетом в конце длинного, как собачья песня, коридора не способствовали скорому выздоровлению несчастных, волею рока угодивших в этот кладбищенский предбанник.
Семнадцатая больница считалась элитной. Попадали в нее в основном по блату или за взятку, что в общем одно и то же. И только редким счастливчикам "из народа" удавалось проскользнуть через густое сито приемного покоя семнадцатой – в основном "благодаря" какой-нибудь трагической случайности и с подачи службы "Скорой помощи". Потому как в бывшей партийной лечебнице, не в пример остальным заведениям подобного рода, и аппаратура соответствовала духу времени, и палаты напоминали двухместные гостиничные номера, и кормили по первому разряду – возможно, не совсем изысканно, но сытно и до отвала.
"Скорая" умчалась, а Егор Павлович, напрочь проигнорировав намерение Грачихи продолжить так внезапно прервавшуюся беседу, поторопился направить свои стопы домой. Теперь он уже точно знал, чье лицо получит неоконченная скульптура, дожидающаяся его на верстаке.
Сидя в полупустом трамвае, непривычно возбужденный старик вдруг унесся мыслями в далекое прошлое.
Вспомнилось…
Отступление 1. Зона Сиблага,[5] 1948 год.
Короткое таежное лето неторопливо сдавало свои полномочия сухой солнечной осени. На дворе стояла та благословенная пора, которую в средней полосе России называют "бабьим летом"; но с одним отличием – календарь показывал всего лишь конец августа. Таежный кордон постепенно покрывался недолговечной позолотой, река вдруг стала черно-прозрачной, открывая как человеческому, так и звериному взору всю свою глубь, до самого дна, где мельтешили рыбьи косячки. Несмотря на внешнее спокойствие и жаркое, почти летнее томление, пульс тайги бился лихорадочно быстро, все ускоряя и ускоряя свой ритм по мере приближения холодов. Вся летающая, бегающая и плавающая живность торопилась нагулять жирок перед долгой зимой…
Детеныш рыси визжал и царапался, будто в него вселился сам бес. Подросток нашел звереныша в дупле сосны, что росла над распадком у скал. Похоже, его несчастная мать попала в медвежьи лапы – юный охотник наткнулся возле речного переката на пятна свежей крови и клочья рысьей шерсти. Он даже подозревал, кто задрал самку. В этом районе околачивался старый злобный медведь, которого отец подростка прозвал Кощеем. Из-за преклонных лет зверь охотился редко и почти всегда неудачно. А потому он больше налегал на грибы, ягоды и рыбу. И свои охотничьи угодья защищал с не меньшей ретивостью и яростью, чем его сказочный тезка сундук, где хранилось яйцо с иголкой, несущей Кощею смерть.
– Егорша! Его-орша-а! Завтракать…
Голос матери заставил подростка закончить сражение с непокорным зверенышем быстро и решительно: больно щелкнув его по носу, он зашвырнул на мгновение ослепшего и потерявшего ориентацию малыша в клетку и тщательно запер за ним решетчатую дверку.
– Нашел себе забаву… – ворчала мать, накладывая в миску пшенной каши. – В прошлом году волчонка с перебитой лапой выхаживал, нынче с рысью возится. А между прочим скоро дети в школу пойдут, – тут она бросила осуждающий взгляд в сторону невозмутимо орудующего деревянной ложкой отца.
– Ну дак… это… – отец смущенно опустил глаза.
Он чувствовал себя виноватым еще с той поры, когда согласился стать егерем на северном кордоне заказника. Ближайшая деревня – а значит и школа – находилась на расстоянии в полсотни верст, но до нее можно было добраться более-менее свободно лишь по зимнику. Так и остался бы Егорша неучем, не случись счастливой оказии. Один из учителей, бывший политический зэк и ссыльнопоселенец, наконец оттрубил свои двадцать пять и ему позволили выехать в центральную часть страны. Он и оставил отцу Егорши, с которым был в дружеских отношениях, всю свою, достаточно большую, как по сибирским меркам, библиотеку – около пятидесяти книг – в том числе и учебники. И теперь подросток грыз гранит науки самостоятельно, лишь изредка наезжая в деревенскую школу для консультаций и чтобы сдать экзамены. Учеба давалась ему легко, но Егорше гораздо больше нравилось бродить с ружьем по тайге. Из-за этого ему доставалось от матери почти каждый день.
