Вырвавшись из объятий кошмара, потный Базуль бросался к бару, наливал полный стакан водки и выпивал его одним духом. Но спиртное казалось ему обычной водопроводной водой, без запаха и вкуса, и только спустя несколько минут горячая волна начинала гулять по жилам, постепенно освобождая измученный видениями мозг от полного ступора…
Пеха приехал вечером. Он был сдержан больше обычного и чем-то озабочен. Наскоро перекусив, Пеха присоединился к Базулю, изнывающему от нездорового любопытства. Они уединились в кабинете, предварительно включив "глушилку" – генератор сверхвысоких частот, забивающий любых "жучков" и "клопов". Эту мудреную штуковину Базулю презентовал все тот же Пеха, резонно заметив, что лишних предосторожностей не бывает.
– Ты наделал много ошибок, – заявил Пеха, глядя на вора "в законе" своими черными очками, которые делали его лицо похожим на череп.
– А кто от них застрахован? – возразил Базуль.
– Для человека твоего ранга это не оправдание.
– Ты приехал в город чтобы учить меня или помогать?! – вскипел "положенец".
– Ни то, ни другое. У меня нет таких полномочий. Я всего лишь пытаюсь собрать нужную тебе информацию – по старой дружбе.
– Ну и что ты откопал?
– Много чего… – туманно ответил Пеха, наливая себе виски со льдом.
– Сажаешь меня на крючок? – с угрозой спросил Базуль. – Кончай наводить тень на плетень. Говори по существу.
– Можно и по существу. Во-первых, тебе не стоило заводиться с Чингизом. Он в твоих проблемах не виноват. Во-вторых, так называемая "третья" сила существует лишь в твоем воображении.
– Но как тогда понимать все эти события?
– Джангиров, конечно, темная лошадка. Кто-то его пытается использовать в каких-то, пока еще неясных, целях. Возможно, в перспективе он и те, кто стоят за ним, и будут представлять опасность, но только не сейчас. В этом, конечно, стоит разобраться. Однако не нахрапом, а тихой сапой, исподволь.
– Учи ученого… – буркнул Базуль, с трудом сдерживая закипающую злость.
Он много за эти дни передумал о своих отношениях с Пехой. Подозрительно большая осведомленность бывшего зэка спецзоны КГБ, вовсе не принадлежавшего к уркам, в делах воровского сообщества и его обширные связи за рубежом навевали определенные умозаключения. И если поначалу Базуль, польстившись на посулы, которые на поверку оказались отнюдь не пустышкой, плыл по течению, мало заботясь о последствиях, то теперь, когда он прочно стал на ноги и даже прослыл солидным бизнесменом, сомнительная связь с таинственным Пехой могла выйти ему боком. "Положенцу" было наплевать на высокие материи и совесть, но ему вовсе не хотелось попасть на зубок родных спецслужб, которые, несмотря на всеобщий бардак в стране, отнюдь не дремали. А то, что они умеют работать как следует, когда это нужно, Базуль знал очень даже хорошо.
Старый вор понимал, что пока ссориться с Пехой нет резону. Но он и не давал ему подписку ходить в шестерках. Намеки Пехи на серьезных людей, сделавших ставку на "положенца", Базулю были до лампочки. Он так часто сам предавал и подставлял других, что не верил никому и ни в чем. Базуль, не страдающий отсутствием ума, отдавал себе отчет в том, что он нужен лишь самому себе и должен в первую голову заботиться о своих интересах. Но теперь получалось, что Пеха неожиданно превратился в серьезную проблему, которая может помешать ему безбедно дожить остаток дней где-нибудь на Карибах. И Базуль разрывался между целесообразностью и элементарным чувством самосохранения.
"Может, спустить эту гниду в унитаз? – подумал вор "в законе", старательно пряча глаза от Пехи. – Кликнуть парней – и все дела… Зарыть в землю вместе с его охраной на сажень и травку на этом месте посеять. Заманчиво…" Но сказал совсем другое:
– Извини… Нервы совсем ни к черту… Может, ты и прав. Однако, кто-то все-таки отстреливает наших. И это отнюдь не мои домыслы. Если отбросить причастность к последним событиям "третьей" силы и Чингиза, тогда что же получается?
– Копают лично под тебя, – прямо ответил Пеха, от которого не укрылось странное поведение Базуля.
Он так хорошо изучил старого вора, что был в состоянии даже читать его мысли. И Пехе вовсе не понравилась неожиданно появившаяся натянутость в разговоре. Пахан Чагирь не был покорной овцой и всегда отличался резкостью суждений и невероятной изворотливостью. И вот теперь он почему-то начал изображать вежливого пенсионера, почти интеллигента, покорно отдающего бразды беседы более молодому и сильному.
