– Ты прав… – И Малява, все еще считающийся председателем, начал распоряжаться отъездом.
Но едва первая группа направилась к выходу, как в банкетный зал заскочил один из владельцев ресторана, плюгавый Мальков.
– Извините… тут такое… – лепетал он, боясь поднять голову.
– Мы уже, как ты понимаешь, сами сообразили, – снисходительно сказал Базуль, которого забавлял вид Чингиза, стоявшего перед Мальковым в позе удава, гипнотизирующего лягушку. – Уйдем по пожарной лестнице. Туда огонь еще не добрался?
– Я не о том… – мямлил владелец "Малибу". – ОМОН уже на кухне…
– Что-о!? – вопрос выпорхнул почти изо всех глоток.
Ответ на него пришел мгновенно: грубый башмак омоновца вышиб дверь, и в банкетный зал хлынули крепкие парни в камуфляжной форме и черных вязанных шапочках-масках с прорезями для рта и глаз.
Базуль не успел опомниться, как уже лежал на полу лицом вниз, а здоровенный детина, поставив ему ногу на шею, сноровисто выворачивал карманы, поминая сквозь зубы мать пахана и высказывая предположения о его сексуальной ориентации…
Их даже не посадили, а побросали в "воронок" как кули с мукой. Базуль глазам своим не верил – казалось, что к "Малибу" собрались все омоновцы области. По крайней мере, их было гораздо больше, чем городских. Неужто опять "третья" сила?
Полчаса езды до следственного изолятора внутри старой громыхающей колымаги показались старому вору "в законе" длиннее, чем несколько суток в столыпине,[29] возившим этапы в Сиблаг.
Егор Павлович никогда не думал, что собачьи бои проходят в цирке. Как объяснил ему Чижеватов, до недавнего времени они были вообще запрещены, однако большие деньги совратят кого угодно, а потому местные власти смотрели на эти жестокие развлечения состоятельных людей сквозь пальцы, благо и им перепадал солидный куш от устроителей состязаний боевых псов. Бои ни для кого не являлись тайной, в цирк мог прийти практически любой желающий, но входные билеты стоили очень дорого, а потому простой люд на рингах обычно не присутствовал.
"К сожалению, в погоне за деньгами все как-то забыли о главных действующих лицах – собаках, – говорил Михаил Венедиктович. – Вы сами убедитесь, каких неподготовленных псов выставляют. Где-то находят страшилищ под сто килограммов весом и думают, что такая псина станет чемпионом. Чушь! Нарушение анатомически правильного строения тела ведет к потере баланса, что делает такого монстра тренировочным чучелом для настоящей бойцовой собаки. Чересчур крупные псы малоподвижны, имеют неважную реакцию, что в условиях ринга смерти подобно. Но хуже всего, если применяют методы искусственного выращивания боевых собак с применением анаболических препаратов. Получаются костистые и мускулистые Шварцнегеры, только на четырех лапах и с никуда не годной дыхалкой. А, что я тут распространяюсь! Посмотрите своими глазами…" В субботу вечером Егор Павлович, как обычно, наведался к Ирине Александровне. Она немного оживилась и даже шутила, готовя ужин. Старик смотрел на нее с болью в сердце – актриса здорово сдала за последнюю неделю и как-то потускнела, будто ее присыпали пылью. О злополучной долговой расписке они не говорили – так попросил Егор Павлович, когда давал Ирине Александровне обещание уладить эту проблему.
Старик не хотел, чтобы они каждодневно бередили кровоточащую рану, однако его задумка мало помогла: актриса о деньгах не напоминала, но все ее мысли были сосредоточены на приближающемся сроке расплаты. Расставание получилось тягостным: старик старался не смотреть актрисе в глаза, чтобы не выдать нарастающее беспокойство за завтрашний поединок Грея, а она, чисто по-женски интуитивно понимая, что скоро Егору Павловичу придется несладко, пыталась придать своему звонкому чистому голосу мягкую задушевность, но у нее это плохо получалось…
Цирк бурлил. Старик с удивлением разглядывал публику, которая толпилась возле баров, где пенилось шампанское, янтарем отсвечивали бутерброды с красной икрой и витал аромат хорошего кофе, брала штурмом кабинки букмекеров и с жаром обсуждала достоинства боевых псов у стенда с регламентом поединков. Он всего лишь раз был на настоящем цирковом представлении, но даже с таким мизерным опытом участия в массовых зрелищах понимал, что сегодня собрался народ несколько иной, нежели обычно. В фойе не было детей, а немногочисленные женщины… они казались ему ведьмами, собравшимися на шабаш – таких старик видел в американских фильмах ужасов, что демонстрировались по кабельному телевидению: с горящими нездоровым ажиотажем глазами, раскрашенными, словно куклы, и в вызывающе мрачной одежде, где большей частью преобладали красные и черные тона.
