- От души поет, - одобрительно отозвался и Витька - мой будущий согражданин.
- Ни сна, ни отдыха измученной душе,
- с оттенком грусти продолжал петь дядя Жора,
Мне ночь не шлет надежды на спасенье.
Все прошлое я вновь переживаю
Один в тиши ночей.
Князь Игорь вполне убедительно жаловался на жизнь, да и декорация была подходящая: войлочная кибитка, дикий костерок, кони на воле. А об окружении нечего было и говорить: чем Абдильда - не Кончак, Руслан - не басурманин? И Витька со своей небритой мордой как нельзя лучше вписывался в разбойную компанию.
Взмахнув руками, дядя Жора продолжал без перерыва, в другом ритме:
- Бык летит вперед стремглав, дико рыча.
Взрывая землю, бык несется,
Опять удар, и вновь забрызган кровью цирк.
- Ну, это "Кармен", - не сводя глаз с солиста, пробормотал Дик. - Это ясно.
- Смелей на бой! А!
- заливался дядя Жора.
Тореадор, смелее в бой,
Тореадор, тореадор!
Знай, что испанок жгучие глаза
В час борьбы горят живей.
Испанками в нашей юрте и не пахло, а глаза горели неподалеку разве что у волков, которых дядя Жора собирался наловить бреднем. При всем сюрреализме картины под названием "Охота на Марко Поло" нам тут только Сальвадора Дали не хватало с муравьедом на цепи - оперные арии под тюндюк-жале, в исполнении дяди Жоры, вписывались в полотно с большим трудом. Состав слушателей тоже не способствовал гармонии восприятия музыкальной классики. Тут более к месту пришлись бы песни попроще, вроде "Я встретил девушку, полумесяцем бровь" или даже "Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка темная была". Внимательно слушая с поджатыми губами, Дик сделался задумчив. Мне показалось, что плодотворный исход нашей охотничьей экспедиции представляется ему сомнительным: где Марко Поло, где славная пирушка на месте удачного выстрела, где пропитое ружье заливающегося соловьем егеря? И все же на месте Дика я, пожалуй, заплатил бы десять тысяч долларов уже за то, что мы вдруг очутились в этом дивном Зазеркалье, у подножья горы Хан-Тенгри. И черт с ним, с Марко Поло, пусть живет дальше. А мы, если повезет, собьем камнем какого-нибудь завалящего кеклика за пятнадцать баксов.
Дик, вероятно, думал несколько иначе. Десять тысяч - немалые деньги, у меня таких нет ни в кармане, ни тем более в банке, а расходы высоки. Пения дяди Жоры Дику было недостаточно. Не успел тот закончить арию Сусанина, как Дик снова взялся за свое:
- А на охоту когда поедем? Давайте завтра с утра! Сядем и поедем! А на обратном пути уже будем отдыхать.
Абдильда не возражал. Он вообще по природе своей был типичным нонконформистом.
Выехали после завтрака, неспеша. Сеял мелкий перламутровый дождик. Лошадки вышагивали вверх по узкому зеленому ущелью, река азартно прыгала нам навстречу с камня на камень. Сгорбившись, как ловчий сокол, Абдильда лениво сидел в глубоком горном седле, следом ехали мы с Диком, а Витька с малокалиберной винтовкой, сунутой стволом под левое колено, и с оттопыренными полосатыми хурджунами замыкал цепочку. Руслан остался сторожить юрту: придет, неровен час, бедовый человек к подножью Хан-Тенгри и все украдет. Мы вернемся, а там пусто: ни юрты, ничего. Хорошего мало.
Дядя Жора от лошади отказался, и Абдильда не стал настаивать: дело каждого человека, как передвигаться с места на место. Дурак в Москву пешком пойдет, а умный и до ветра поедет верхом. Дядя Жора смотрел на вещи иначе: лучше на своих двоих, чем на четырех чужих, тем более никто точно не знает, что лошади может прийти в башку. Вот он и поспевал за нами, наш певчий егерь, пешим ходом, за ним трусила давешняя собачка, а бредень для ловли волков был оставлен в юрте, под бдительным присмотром сторожевого Руслана. Так мы продвигались вперед, вперед и вверх - туда, где, не ожидая встречи с нами, привольно пасся Марко Поло.
Трижды мы останавливались на отдых, и Витька выуживал из своих хурджунов дорожную снедь, мало чем отличавшуюся от стационарной: лепешки, холодное мясо, опушенное застывшим жиром. Наши проводники дружно выпивали бутылку на троих для хорошего настроения, мы с Диком цедили растворимый кофе из термоса. Я бы без уговоров присоединился к проводникам, но было почему-то неловко перед Диком: он в таком случае оставался в одиночестве, наедине с коричневой теплой бурдой. А водку пить он отказывался, мотивируя это свое категорическое нежелание тем, что от алкоголя, мол, непременно разразится горная болезнь. Дядя Жора, на практике изучивший действие спирта в горных условиях, смущенно улыбался вопиющему заблуждению ближнего, а Абдильда, выпивая с удовольствием, в спор не вступал: болезнь так болезнь, разразится так разразится.
