Боб ответил Мэтью уничтожающим взглядом. Я понял, что за три недели, прошедшие после звонка брата, в горном племени из двух мужиков наметились признаки серьезного раскола.
Мы миновали сокращенную версию провинциального городка — заправочную станцию, красный амбар с двускатной крышей и подслеповатой неоновой вывеской, свидетельствующей о том, что это «Пицца-Хат», и бакалейную лавку с прилепленными к витрине рекламными купонами из газет. Наконец, Мэтью заговорил, чтобы прогнать сгустившееся в машине угрюмое молчание.
— Слышь, Алан, как тебе моя новая тачка?
Я сказал, что мне нравится.
— Только что купил. Лучше у меня еще не было. Движок вэ-шесть. Спортивный вариант. Сцепное устройство четвертого класса, намертво приварено к раме. Я думаю, легко потянет три тонны. Может, и три с половиной.
— Ты точно не собираешься возвращаться в Миртл-Бич? — спросил я.
— Зачем? Я им сыт по горло. Партнерство я разорвал. Хью Окинклосс…
— Пресловутый мистер Окинклосс, — устало сказал Боб. Мэтью прищурился на него, будто хотел огрызнуться, но не стал.
— Да, Хью Окинклосс — засранец. Из-за него я крупно влетел с ГУНО.
— С чем, с чем? — переспросил я.
— ГУНО, — сказал Мэтью. — Герметичная универсальная наружная отделка. Синтетическое воздухонепроницаемое покрытие. На самом деле просто имитация штукатурки, но беда в том, что на ней заводится плесень. — Мэтью разразился страстной филиппикой о рисках применения ГУНО, проникновении влаги и деликтной ответственности, которую влечет за собой продажа кондоминиумов, гниющих от вредоносных спор. Халатность Хью Окинклосса привела к тому, что были построены и проданы пять зараженных зданий. Теперь домовладельцы требовали компенсации за полученные заболевания дыхательных путей, а одна пара заявила, что у их детей-младенцев возникли нарушения мозговой деятельности. Суд еще не определил размеров наказания, однако Мэтью был уверен, что когда адвокаты вволю намашутся своими мачете, от него останутся только рожки да ножки.
— А как же Кимберли, помолвка?
— Кто, Ким Чен Ир? — буркнул он. — С ней кончено. Для меня ее больше нет.
— Почему?
— Потому. Стерва она позолоченная, с жопой вместо головы.
— Ты что, бросил ее?
— Типа того.
На мой взгляд, огорчаться тут было особенно не из-за чего. Я встречался с Кимберли лишь однажды, почти год назад, в шикарном ресторане. Я помню, как она велела Мэтью «не быть таким евреем», когда он не захотел заказывать бутылку шампанского за девяносто долларов. Потом она поведала нам о своем брате, который служил в морской пехоте и уже в третий раз отправился в Ирак. Она сказала, что одобряет предложенный им метод подавления беспорядков — если я правильно понял, он заключался в том, чтобы снабжать питьевой водой только те районы, жители которых отличаются примерным поведением, и не мешать всем остальным мучиться от жажды и умирать от дизентерии. Кимберли регулярно ходила в церковь, и я спросил у нее, как примирить эту водяную тактику с «не убий». Она ответила, что заповедь «не убий» из Ветхого Завета, так что ее можно не считать.
— Жалко, — все же посочувствовал я. — А я думал, у вас с ней полный порядок.
Мэтью взял с пепельницы кулек с семечками и вытряс в рот хорошую порцию. Потом выплюнул изжеванную шелуху в бумажный стаканчик, стоявший в ямке на приборной доске.
— Честно говоря, — после паузы сказал он, — я просто не вижу смысла в покупке автомобиля, у которого нет приваренного к раме сцепного устройства четвертого класса.
Боб закурил сигарету и опустил стекло. Я услыхал пшиканье открываемых банок. Боб передал одну банку пива Мэтью, другую мне. Потом снова повернулся на сиденье и спросил:
— Хочешь фокус-покус, братишка?
— Давай, — ответил я.
Он поднял с пола машины апельсин и протянул мне.
— Погляди на него как следует, пощупай. Запечатлей его у себя в памяти. Готово?
Это был обычный апельсин, чуть приплюснутый с одного боку.
— Теперь смотри внимательно, — сказал он и выкинул апельсин в окошко. — Опля!
— Какого хрена ты выкинул мой апельсин? — возмутился Мэтью. — Я собирался его съесть!
— Ну и кто тебе мешает? — спросил Боб. — Он там, ждет тебя. Можешь слопать в любой момент.
