Саймон так не думал.
Уайли Корвал, конечно, негодяй и тип очень скользкий, и, может быть… нет, скорее всего, он даже хуже того. Но его слова о том, что Пейдж приезжала сюда, чтобы познакомиться с Аароном, как это ни странно, похожи на правду.
Саймон поехал обратно в клуб к Энид, но там ее уже не было. Он быстро набрал номер Ивонны.
Ивонна ответила после первого же гудка:
– Если что-то изменится, я тебе позвоню.
– Пока никаких изменений?
– Нет.
– А что говорят врачи?
– Ничего нового.
Саймон закрыл глаза.
– Я целый день сидела на телефоне, – сказала Ивонна.
– Кому ты звонила?
– Разным влиятельным друзьям. Хотела убедиться в том, что у нас здесь самые лучшие врачи.
– И что? – спросил он.
– Так оно и есть. Расскажи, как ты съездил в эту гостиницу.
Он стал рассказывать. Когда закончил, Ивонна вздохнула.
– Ну и ну, – просто сказала она.
– Вот именно.
– И куда ты теперь?
– Еще не знаю.
– Знаешь, – сказала Ивонна.
Она слишком хорошо его изучила.
– С Пейдж что-то случилось в колледже, поэтому она так изменилась, – сказал он.
– Согласна. Саймон…
– Да?
– Позвони мне через три часа. Хочу убедиться, что ты благополучно добрался до Лэнфорда.
– В те выходные, – сказала Саймону Эйлин Воган, – Пейдж попросила у меня машину.
Они сидели в общей комнате с высоким потолком в жилом блоке с четырьмя спальнями в общежитии колледжа. Огромное эркерное окно выходило на четырехугольный двор колледжа, сверкающий такой свежей зеленью, что вид был похож на картину с еще не высохшей краской. На первом курсе Эйлин Воган была соседкой Пейдж. В первый день пребывания Пейдж в колледже, когда исполненные самых радужных надежд Саймон, Ингрид, Сэм и Аня привезли ее в этот студенческий городок, Эйлин первой приветствовала их. Эта умная и дружелюбная девушка казалась, по крайней мере на первый взгляд, идеальной соседкой. Саймон еще тогда записал номер ее телефона, «на всякий случай», и он у него сохранился.
Саймон и Ингрид уезжали из Лэнфорда в тот день в прекрасном расположении духа. Щурясь от жарких солнечных лучей, они шли к своей машине, взявшись за руки, хотя Сэм все время что-то бурчал про вопиющее до неприличия «публичное проявление привязанности», а Аня презрительно фыркала: «Фу, может, хватит?» Уже в машине Саймон пустился в воспоминания о своих студенческих годах, о том, как сам жил в таком же четырехместном блоке, в каком они только что были… впрочем, не совсем таком. В комнате Саймона, например, всюду валялись пустые коробки из-под пиццы и еще более пустые банки из-под пива, с изображением интерьера какого-то паба в староамериканском стиле, тогда как комнату, в которой их встретила Эйлин Воган, можно было сравнить с картинкой из каталога ИКЕА: всюду настоящая мебель светлых тонов, полы покрыты только что пропылесосенными ковриками. Никаких идиотских картинок или декоративных приборов для курения марихуаны, никаких плакатов с Че Геварой и прочей чепухой – вообще никаких плакатов, здесь предпочтение отдавалось гобеленам ручной работы с мягкими буддистскими или геометрическими узорами. В целом помещение было похоже не столько на реальное жилище, где живут реальные студенты, сколько на некую витрину, которую используют, чтобы произвести впечатление на абитуриентов (а главным образом на их родителей) во время их визитов в студенческий городок.
– А раньше Пейдж это делала? – спросил Саймон.
– Брала ли мою машину? Нет, никогда. Говорила, что не любит сидеть за рулем.
Более того, подумал Саймон. Пейдж вообще не умела водить машину. Непонятно, как ей удалось получить права на курсах вождения в Форт-Ли, но, поскольку они жили в Манхэттене, она потом так ни разу и не села за руль.
– Вы же знаете, какой была Пейдж, – продолжала Эйлин; кажется, она не понимала, насколько больно отдается слово «была» в груди Саймона.
На самом деле звучало оно вполне уместно, поскольку Пейдж в этом городке – а вероятно, и в жизни самой Эйлин – «бывшая», но когда он смотрел на эту красивую, цветущую на вид девочку – да, конечно, перед ним была уже вполне взрослая женщина, но в Эйлин сейчас он видел только девочку, как и в собственной дочери, – когда он смотрел на нее, сердце его начинало тяжело стучать, напоминая, что и его дочь должна была обитать здесь, занимать одну из этих четырех спален с пружинным матрасом на полу и рабочим столом, на котором стояла настольная лампа на гибкой ножке.
