— Что именно? — удивился я.
— Ну, что-то непонятное, но очень плохое, — и она неопределенно помахала рукой.
Едва я остался со своими мертвецами, как сразу же почувствовал, как это «что-то» зашевелилось возле меня.
С того приснопамятного вечера, когда я возвращался домой вместе с Воском, мне, несмотря на все трагические происшествия, никогда не доводилось ощущать возле себя присутствие непонятного врага. Пожалуй, только за исключением минутного кошмара в «Лукавом китайце».
Ночное преступление, смерть во время родов, рождение маленького уродливого мертвеца — эти события были способны вывести меня из себя, но они не выходили за рамки естественных для человеческой жизни ситуаций; они могли вызвать отвращение, но не были способны вызвать страх.
Но то, что только что случилось со мной, порождало Страх. Страх омерзительный, от которого вы не могли избавиться, несмотря ни на силу ваших мышц, ни на остроту вашего интеллекта. Наверное, вам легче было бы достать с неба луну…
Смерть Гертруды оставила жуткий беспорядок на нашей вилле. Армии грязных чашек оккупировали все столы и тумбы, с ними смешались отряды пустых стаканов; ожили пятна ржавчины на кухонной утвари. Вдобавок ко всему, над взлохмаченным ветром парком без остановок лил бесконечный дождь. Из окна салона со старинной мебелью в арабском стиле я видел заросшую кустарником равнину, влажную и гниющую, над которой клубился туман.
Жизнь покинула равнину. Черное пятно хищной птицы на фоне облака выглядело прыщом на одутловатой физиономии. Я заметил нескольких голубей, устремившихся в заросли, после чего пейзаж устало смирился с полным отсутствием движения.
Внезапно тишина в доме разбилась, словно хрупкий сосуд. Послышался неясный, печальный шум.
«Это, конечно, Гертруда», — подумал я и поднялся наверх, в темную комнату, где спали мои мертвецы.
Впрочем, они продолжали спать. Младенец выглядел большим свертком пеленок в импровизированной колыбельке, Гертруда, похудевшая, с пожелтевшим лицом, выглядела очень серьезной.
«Тем не менее, это они шумели», — подумал я, после чего у меня пропало какое-либо любопытство.
Я вернулся в салон и плеснул себе немного арманьяка в изящную чашку из розового фарфора.
Вдали на равнине, четко выделяясь на отмытом дождем горизонте, появился странный движущийся предмет. Мне удалось разглядеть большое насекомое, рывками передвигавшееся на четырех тонких лапках.
— Противное существо, — пробормотал я. — Но ему потребуется не меньше двух часов, чтобы добраться до виллы.
Два часа, потраченных на уничтожение великолепного напитка, должны были обеспечить мне мужество, необходимое для схватки с неизвестным чудовищем.
Я услышал, как кто-то тяжелый и неловкий прыжками поднимался по лестнице, но мое любопытство не проснулось.
Чудовищное насекомое постепенно приближалось по равнине, исхлестанной дождем.
Я все еще не различал детали, но уже понял, что это существо было жутко уродливым.
Я в очередной раз отхлебнул из розовой фарфоровой чашки и громко высказал нелепое предположение, что как бы невероятно это существо не выглядело, его следовало считать естественным творением природы.
Я понял, что эта фраза была произнесена мной специально для существа, шевелившегося на кухне рядом с салоном.
Неясное побрякивание ополаскиваемых чашек, плеск льющейся воды, стук расставляемых по полкам кастрюль заполняли кухню. Я услышал, как чиркнула спичка по коробку, потом через несколько минут послышалось пыхтенье закипающего чайника.
«Это Гертруда, — подумал я. — Всего лишь Гертруда».
Шум усилился. Мне показалось, что кто-то передвигает на кухне что-то тяжелое.
— У меня осталось всего восемь бутылок арманьяка. Какая жалость… — пробормотал я.
Чайник перестал пыхтеть под сурдинку и пронзительно засвистел.
Странное создание, уже достигшее лужайки, теперь быстро двигалось к дому. Мне оно показалось очень громоздким.
Я почувствовал, что через кухонное окно еще кто-то кроме меня следит за необычным животным, шлепавшим по грязи. Хозяйственная деятельность на кухне ускорялась по мере приближения существа, как будто ритм их передвижений был связан мистическим образом.
