Матей Срок убрался лишь тогда, когда в доме раздались первые звуки: перхание старого Пиханды, скрип дверей и визг попавшей под ноги кошки.
Отец грохал в сенях, жадно пил холодную, отстоянную воду, потом на дворе стал что-то тесать топором. Постепенно все угомонилось, только Кристинино сердце гулко колотилось в груди. Истомленное тело металось в отсырелых перинах. В долгом сновидении Кристина словно проваливалась в беспамятство, пробуждалась и вновь ее охватывало томление. Она даже вскрикнула от испуга, когда мать постучала в дверь.
— Спишь?
Кристина высунулась из-под перины и опасливо поглядела на мать.
— Не-а! — ответила.
Было утро, уже совсем развиднелось.
— Ты что, захворала? — спросила опять мать.
— Не-а, мне ничего!
— Так вставай, затопи печь и сбегай в коровник!..
Весь день Кристина сновала по дому как во сне. Она не заметила даже, когда и как растопила печь, когда подоила корову, когда повыдергала поспевший лук на огороде, сварила обед, когда прочистила трубу и стала готовить ужин. То и дело обращала взор к калитке, словно кого-то ждала или сама хотела выйти на дорогу, ведущую к цветам и деревьям, обсыпанным пыльцой и сочащимся разымчивыми соками.
После ужина, когда в кухне у теплой печи остались только отец с матерью, на дворе злобно залаял пес. Кристина, вскочив от шитья, замерла. Отец с матерью удивленно посмотрели на дочь, словно искали у нее ответа. В эту минуту раздался стук в дверь.
— Входите! — позвал гостей Мартин Пиханда.
Двери широко отворились, и в кухню вошли улыбчивые сваты: крестный отец Павол Друс и Юло Митрон, двоюродный брат Матея Срока. Сам Матей, празднично одетый, стоял позади, возвышаясь за их спинами, и не сводил глаз с Кристины.
Они поздоровались и попросили у ее родителей позволения войти в дом. Получили его. Отец с матерью переглянулись и сразу догадались.
— Позови Само! — приказал отец, оборотившись к Кристине.
Вся сконфуженная, растерянная, она побежала звать старшего брата. Когда Само вошел и очнулся от минутного изумления, сваты Друс и Митрон попросили у родителей руки Кристины для честного и всеми уважаемого Матея Срока.
А минуту спустя дело было слажено.
Быстро договорились и о сроках свадьбы. Кристина стыдливо села поодаль от Матея Срока. Переглядываясь, они украдкой улыбались друг другу, а мать тем временем собирала на стол палинку и еду.
Пропустив сколько-то рюмочек, гости разговорились. Каждый гудел о себе, хотя прежде всего полагалось бы хвалить невесту и жениха.
Сват Друс, опрокинув в рот очередную стопку, облапил за шею расчувствовавшегося старого Пиханду.
— Мартин! А теперь затянем нашу любимую!
Оба старика поглядели друг на друга, потихоньку похмыкали, прокашлялись, прочистили старые заржавелые голоса — и вдруг из их глоток хлынули слова и мелодия. Песню подхватили и остальные.
Слава обо мне худая,
девок, мол, перебираю.
А я выберу, ей-ей,
ту, кому я всех милей.
Старики пели в таком быстром темпе, что даже дыханья не хватало. Выпили по стопочке, всмотрелись друг в друга и тут же прослезились.
Сват Юло Митрон грустно молчал, не подымал от стола глаз. Вдруг ожил, развеселился и бойко стал благодарить за яства, которыми их хозяева потчевали, а от имени жениха — за бесценный дар, ему обещанный, за Кристину.
Он склонился к Кристине, взял ее за руку, поднял с места и совсем неожиданно поцеловал — сперва в лоб, потом в щеки и наконец в губы.
— Такое сокровище, как ты, Кристина, надо почитать и любить!
Он поклонился ей и стал собираться.
Оглушенный счастьем, Матей Срок ничего необычного в его поведении не приметил.
Митрон сухо коснулся его плеча — тот встал. А Кристина удивленно поглядывала то на Митрона, то на будущего мужа. И брат Само обвел глазами ее, Митрона, жениха и свою мать, которая тишком клала кресты, словно хотела отвести грядущие беды. Само наконец улыбнулся, проводил гостей до придомья, а воротившись, спросил сестру:
— Ты рада?
Кристина не ответила.
Еще более странно вел себя Митрон позже, на Кристининой свадьбе. Гостей был полон дом, музыканты наяривали, палинка рекой лилась, пироги не успевали простыть, как их уже и в помине не было, мед на хлебе благоухал, и старый Пиханда прочувствованно спел дочери на прощание свою любимую. Улучив минутку, где-то в дверях, когда никто их не видел, Юло Митрон шепнул Кристине на ушко:
