Всадники, двигайте ваших коней
В поле галопом резвей.
И тут же Ротарев, служака старой армии, озорно подпевал на тот же мотив неуставной, более ходовой текст сигнала:
Сколько раз говорил дураку:
Не держися ты за луку...
К уставным словам команды «Вызов коноводов»:
Коноводы, поскорей подавайте лошадей,
Подавайте лошадей, подавайте лошадей,
имелись, оказывается, и неуставные:
Вот попутал меня бес, я к монашенке полез,
Я к монашенке полез, я к монашенке полез...
На все команды, подаваемые трубой, имелись слова официальные и неофициальные, созданные армейскими озорниками и острословами. Вместе со служаками старой армии эти присказки перекочевали и к нам.
Всем нам нравились торжественные слова и мелодичные звуки сигнала седловки:
Всадники, други, в поход собирайтесь,
Трубные звуки ко славе зовут...
Всякий раз, когда в предрассветной мгле, носясь по сонным еще улицам, штаб-трубач исполнял мелодию этого волнующего сигнала, чувство боевого томления, стремление к чему-то возвышенному и труднодосягаемому рождалось в сердце начальника дивизии и в сердце рядового бойца.
Классом в ивчинской школе дело не ограничилось. Когда все командиры сотен, не сбиваясь, стали безошибочно выкладывать из спичек заданные строи, и не только своего подразделения, а и строи всего полка, мы вышли за село. На полях росли густые высокие хлеба, зато к нашим услугам была вытоптанная скотом толока. Тут уже вместо спичек действовали люди. Командир взвода изображал свой взвод. Занятия проводились пеше — по-конному. Правда, обходились без рыси и галопа, но после часа усиленного передвижения по кочковатому лугу у товарищей, особенно у тех, которые, строя фронт, вынуждены были выходить в общую линию из глубины колонны, чубы были мокрые.
И я, и комиссар Климов, и адъютант Ратов, и наша «партийная совесть» — Мостовой — все мы радовались от души, когда вечерами все чаще и чаще около штабной хаты усачи-ворчуны, бросив спички прямо на песок, с пеной у рта доказывали каждый свою правоту.
Быть может, я очень подробно описываю то, с каким трудом нам приходилось постигать все премудрости кавалерийской науки, но я не ошибусь, если скажу, что так же обстояло дело и у прочих политработников, которых партия выдвинула в командиры.
На занятиях по езде и вольтижировке затмевал всех кубанский казак Храмков, но и он поражался искусству степного наездника уральца Ротарева. Смуглый всадник с немного раскосыми черными глазами и выдающимися скулами, легко игравший трехметровой пикой, казался витязем, пришедшим в наши ряды из тьмы веков. И темно-гнедая, живая, словно налитая ртутью Бабочка была ему под стать.
— Настоящий Георгий-победоносец, — восхищался уральцем Храмков.
— А ты нашу уральскую песенку про великомученика Егория слышал?
— Нет, не приходилось, — ответил кубанец.
Ротарев, лукаво сощурив монгольские глаза, запел высоким тенором:
Сам Егорий во бое,
Сидит на белом он коне,
Держит в руце копие.
Тычет змию в ж...е!
Параня Мазур — «законная хозяйка» толоки, как всегда с интересом наблюдавшая за командирскими занятиями, услышав конец «уральской» песенки, со словами: «Тьфу на вас, пакостники» — повернулась и направилась к лозняку, в гуще которого копошились ее чернорылые питомцы.
Из Ивчи, где полк провел большую работу по изъятию дезертиров и оружия, нас перевели к северу от Хмельника, в большое и красивое село Пустовойты.
В один из жарких июньских дней с юга, со стороны Хмельникской дороги, донеслась песня:
— Ой на, ой на гор!
Та и женцi жнуть,
А попiд горою, яром зеленою,
Козаки йдуть...
Накануне начдив оповестил нас о предстоящем прибытии пополнения — полка полтавских незаможников. Весь наш штаб высыпал на крыльцо. Повернув головой на Пустовойты, по широкому чумацкому тракту в клубах густой пыли шла, не обрывая песни, кавалерийская колонна.
Вновь прибывшая часть состояла всего из трех эскадронов. Ее бойцы, ставшие под красное знамя по кличу партии «Незаможник, на коня!», получили боевую закалку в борьбе с бандой атамана Левченко. Когда кавалеристы, спешившись, окружили нас плотным кольцом, мне показалось, что я вновь очутился среди близких мне товарищей 6-го червонно-казачьего полка.