— Хорошо, — мрачно ответила Настена и скрылась в комнате.
Катя секунду смотрела ей вслед. Ну вот, похоже, Настюху Дима уже очаровал. Она вошла в ванную, пустила воду, постояла, глядя на себя в зеркало.
— Дура, — сказала Катя собственному отражению.
И в самом деле, за что на ребенка накинулась? Настена никогда не приглашала посторонних домой, никогда не знакомилась на улице — словом, выполняла Катины инструкции «от» и «до». А Дима… Опасности в нем не было. По крайней мере не для Настены. Скомпрометировала мать? А то, что он выбрал Настю для съемок, нельзя при желании назвать компроматом? Выдать за компромат можно все, что угодно.
Катя вымыла руки, вернулась в кухню. Картина Репина. «Праздничные» тарелки уже стояли на столе, мельхиоровые вилочки и ножи разложены на салфетках. Настена сидит на своей коронной табуретке у холодильника, сложив руки, как школьница за партой. «Боже, что происходит с ребенком!» — подумала Катя. Не будь здесь Димы, Настена скакала бы, как заводная обезьянка. Или, еще лучше, упросила бы Катю отпустить ее в комнату — есть и смотреть телевизор.
— Если позволите, я за вами поухаживаю, — начал было Дима, но Катя перебила его:
— Вы здесь гость, Дмитрий Вячеславович. Сидите.
Больше всего ей не хотелось, чтобы Дима сейчас вспомнил, что утром она назвала его просто Димой. Катя поднялась, взяла сковородку, принялась накладывать на тарелки картошку, куски курицы.
— Сюрприз. — Настена достала из холодильника салатницу с салатом, поставила на стол, заявила победно: — Я сама резала.
— Молодец, — улыбнулась натянуто Катя.
Настена сама разложила салат по тарелкам.
— Екатерина Михайловна, — сказал негромко и очень серьезно Дима, — если вы хотите, я могу уйти. Мы вполне можем переговорить и завтра. Разговор терпит.
— Ничего, — не глядя на него, кивнула Катя. — Сидите.
Они принялись за еду. В кухне висело тяжелое молчание. Настена старательно пыталась разделать куриную ногу ножом. Катя уже собралась было сказать, чтобы Настя отложила нож, но поняла, что это совершенно бесполезно. При ребятах, скажем, при том же Лемехе, она отложила бы без проблем. При Диме — ни за что. Будет держать фасон.
Дима вдруг весело чертыхнулся, отложил нож, подмигнул Настене.
— Никогда не умел есть курицу ножом, — сознался он. — Это издевательство какое-то. — Настя улыбнулась. — Причем странность: пальцев на руке у человека пять, а нож он берет всего один. — Дима взял куриную ножку рукой, откусил кусок. — Пять лучше, чем один. Правы были первобытные обжоры. Так вкуснее.
— Тогда ножей не было.
Трюк был старый и избитый, но сработал. Настена тоже отложила нож и впилась в курицу зубами.
— Правда? — «изумился» Дима. — А чем они кур разделывали?
Настя на секунду застыла с раскрытым ртом. Потом посмотрела на мать. Катя невольно улыбнулась. Настя нахмурилась.
— А тогда и кур не было, — заявила она.
— Правда? — еще больше «изумился» Дима. — А где же они все были? Прятались на болотах?
— Не знаю, — честно ответила Настена. — Нам про это не рассказывали. Завтра в школе спрошу.
— Расскажешь потом? — спросил ее Дима.
— Угу, — кивнула Настена.
Она доела, отодвинула тарелку, но опять же, вопреки традиции, не умчалась в комнату, а осталась сидеть, разглядывая Катю и Диму.
— Похоже, у нас появился новый кумир, — заметила Катя тарелке. — Раньше, помнится, был Джордж Клуни.
— Ма!.. — возмущенная таким неприкрытым предательством, воскликнула Настена.
— Хороший актер, кстати, — перевел разговор Дима, вытирая губы салфеткой. — Мне нравится.
— За ужин спасибо. Очень вкусно. — Катя принялась убирать со стола. — Настя, уроки сделала?
— Вчера еще. У нас ведь сегодня экскурсия была.
— Тогда быстренько умываться, чистить зубы, полчасика можешь почитать, а потом баюшки.
— Ну, ма-ам, — протянула с капризно-плаксивой интонацией Настена.
— Половина одиннадцатого. Хватит богемничать.
— Ну-у…
— И без разговоров. Марш! — Катя убедилась, что дочь, хотя и с явной неохотой, отправилась в ванную, и вновь повернулась к Диме: — Извините.
— Ничего, — улыбнулся тот. — Я понимаю. У меня старший брат такой же.
— Старший? — Катя недоуменно вскинула брови.
