— Ты что думаешь, тебя за красивые глаза на волю выпустили? С «мокрым» стволом на кармане? Садись, тебе сказали, если не хочешь обратно в камеру отправиться.
Смольный подумал. Бояться, в сущности, ему было нечего. Хотели бы его завалить — в «хате» завалили бы. Были бы бабки. Чтобы грохнуть человека, не обязательно напрягаться, с кичи вытаскивать. Забашляй кому надо — и «клиент» чисто случайно удавится на полотенце, а те сорок человек, что сидят с ним в «хате», именно в этот момент чисто случайно отвернутся и, конечно, ничего не увидят.
Смольный забрался в салон. Козельцев тут же нажал на газ. Только удалившись на приличное расстояние от СИЗО и убедившись, что за «мерсом» нет «хвоста», Владимир Андреевич немного расслабился.
Смольный, вопреки его ожиданиям, благодарить не стал. Напротив, вытянул ноги, взял без спроса сигарету из лежащей на «торпеде» пачки, закурил, спросил без особого, впрочем, интереса:
— Ты кто такой?
— Я твой спаситель.
— И хрен ли тебе надо, спаситель?
Последнее слово Смольный произнес с явным презрением.
Козельцев не привык, чтобы с ним разговаривали в подобном тоне. Перед Владимиром Андреевичем вытягивались в струнку люди посерьезнее этого оборванца приблатненного. Но беда гегемонов в том, что им совершенно плевать, кто перед ними. Нищий или генерал. Они понимают только удар по морде. В принципе, Козельцев бы мог и по зубам, здоровье позволяло, но бить человека, за которого тебе бабок ломанули конкретно, — неосмотрительно. Товар следует везти бережно. Как китайский фарфор.
— Мне лично от тебя ничего не надо, — ответил резко Козельцев. — Но братва твоя за тебя хорошо заплатила. Иначе парился бы ты сейчас, Аркаша, на нарах. Получил бы свое пожизненное и покатился на крытую кукарекать.
Смольный вдруг оскалился, резко навалился на Козельцева, молниеносно, очень ловко схватил за горло. Наклонился к самому уху, зашептал жутко:
— Я тебе, падло, горло перегрызть зубами могу. Мне по хрен, понял? — И, не дождавшись ответа, повторил: — Ты понял, сука? Тварь перхотная… Удавлю.
— Я… понял… — просипел Козельцев, с трудом удерживая руль. — Понял… Пусти…
— То-то. Думай, прежде чем грызло разевать. — Смольный отпустил Владимира Андреевича, откинулся в комфортном кресле, затянулся. — Так кто тебя послал, урод?
— Ваша структура… — Козельцев прокашлялся. — Заплатила…
— И дорого я стою?
— Это откуда смотреть. Отсюда — дорого, из-за решетки — не очень.
— Ты мне мозги не полоскай, спаситель хренов. Сколько?
— Два «лимона» баксов.
Смольный присвистнул, покачал головой:
— Жирно берешь.
— А ты думаешь, вытащить с нар человека, на котором три доказанных трупа висит, за десять копеек можно? Тут без серьезного… финансирования не обойтись.
Смольный, вопреки ожиданиям Козельцева, отпираться не стал. Один труп, три трупа, пять трупов… Доказаны — и ладно. Мужичье пусть базары левые катает. Смольный же был человеком с понятиями. Прищемили тебя менты — значит, виноват. Не рыпайся. К тому же не один ему теперь хрен? Доказанные жмуры, недоказанные. Главное, что он на воле. Главное, что есть возможность старые счеты свести.
Смольный год мечтал об этом моменте. Он даже выстроил план мести. Обдумал его со всех сторон. Люди, по вине которых он оказался за решеткой, дорого за это заплатят. И плевать он хотел, что там сходняк решит. У сходняка свой счет, у него свой. Если люди, слившие его ментам, до сих пор шарик топчут, значит, что-то разладилось с понятиями. Значит, придется понятия нарушить. А уж потом, когда утолим жажду крови, ответ держать будем.
— Скоро еще пара жмуров повиснет, — процедил, недобро щурясь, Смольный.
— Я бы на твоем месте этого не делал. — Козельцев нахмурился. — Для тебя сейчас самым лучшим было бы уехать.
— У меня же подписка о невыезде. Ты что, падло, хочешь меня под статью подвести?
— Никто тебя не хватится. Это я гарантирую. Но, если ты начнешь совершать глупости, могут возникнуть… проблемы.
— У кого? — усмехнулся Смольный.
— У тебя. И на этот раз я не смогу помочь.
— А мне нас…ь, — лениво отозвался тот. — Я себя и за забором неплохо чувствую. Сперва завалю кое-кого, а потом уж зароюсь в ил.
