— А он мне, — Генчик засмеялся, — нравится. — Он ухватил Алексея Алексеевича и потянул так, что тот едва не влип в противоположную стену.
— Когда, говорите, круиз-то начинается? — спросил у Савинкова Генчик.
— Сегодня вечером.
— А аукцион когда будет?
— Завтра вечером. Послезавтра утром судно приходит в Стамбул. Из Стамбула масса народу полетит самолетом.
— Угу… — Генчик подумал секунду. — Миха, — сказал он самому здоровому, — ты за этим хорьком в оба глаза смотри. Чтобы он, не дай бог, не срыл. Думаю, когда все закончится, у Алексея Алексеича возникнут к нему вопросы.
— Можете не сомневаться, — многообещающе сказал Григорьев. — Еще как возникнут. Уже возникли.
— Я так и подумал, — понимающе и абсолютно серьезно кивнул Генчик. — Но это уже ваши дела. Все, давайте в аэропорт.
Миха вцепился в Петра, как вампир в жертву.
— Пошел! — рыкнул он. — Шевели копытами, урод… Парить он нас еще будет. «Двести тыщ». Надо же, жлобяра.
С ними вышел и второй качок.
— Алексей Алексеевич, дверь закройте, пожалуйста, понадежнее, — попросил Генчик.
— Да ради бога.
Налетчик прошелся по квартире, оглядел комнату, удовлетворенно хмыкнул, повернулся к Алексею Алексеевичу, спросил спокойно, едва ли не дружески:
— Алексей Алексеич, вы чем занимались до того, как мы пришли?
Григорьев, следивший за ним взглядом, поплотнее запахнул халат, вздохнул:
— Отдыхал. Коньяк пил. Что еще… телевизор смотрел.
— Коньяк пили? — улыбнулся Генчик. — Хорошее занятие. Одобряю. Так не смущайтесь, пейте себе дальше. Отдыхайте, смотрите телевизор. Ведите себя как обычно. Ничего не произошло, все нормально…
— Что?
— Пейте, говорю. Пили коньяк? Ну вот и пейте себе. Не беспокойтесь ни о чем.
— Спасибо, что разрешили, — вздохнул Григорьев. — А то я уж и не знал, что делать…
— Да ладно, Алексей Алексеевич… Что вы злитесь? Мы вас не били, наручниками к батарее не пристегивали, в подвале на хлебе и воде не держали. За неудобства перед вами извинились. Как только мы получим деньги, разбежимся, чтобы никогда больше друг друга не видеть.
— Не получится разбежаться, Гена! — гаркнул Григорьев. — Вы ведь не московские?
— Нет, — признался тот.
— Петя с вашей помощью обломает игру такому большому человеку, что вас достанут из-под земли.
— Какому, если не секрет? — прищурился Генчик.
— Владимира Андреевича Козельцева знаете?
— Слыхал, — кивнул тот. — Серьезный дядечка.
— Очень серьезный. Даже более чем. Людям такого ранга дорогу перебегают только законченные кретины. — Алексей Алексеевич вздохнул. — Вы, Гена, на кретина не похожи. Я предлагаю вам сделку. Вы мне дадите позвонить, я поговорю с Козельцевым, чтобы вас не трогали.
Гена задумался, затем засмеялся, покачал головой.
— Не пойдет, Алексей Алексеевич. Во-первых, Петя обещал нам деньги только в том случае, если он выкупит картины.
— Он вас обманул, и вы можете выставить ему штраф.
— Уже выставили. Ему придется заплатить нам три «лимона». А насчет всего остального… Даже если вы не соврали, как ваш Козельцев догадается, что Петя обломил ему игру? На этом корабле будет столько народу, что неудивительно, если кто-то назначит цену чуть выше. — Гена развел руками. — Извините, Алексей Алексеевич. Нам напряги не нужны. А у Петра тоже завязки есть. К тому же он нас знает, а Козельцев — нет.
— Понятно. — Григорьев подумал, озадаченно потер заросший седой щетиной подбородок, спросил: — Коньяку хотите? С лимоном.
Гена снова засмеялся, громко и обаятельно.
— Спасибо, с удовольствием.
— А? Говорите чуть громче.
— Я сказал: выпью, если нальете.
— Конечно. Я же и предлагаю… Кстати, хочу вас предупредить, ко мне сегодня должен обмерщик прийти.
— Кто?
— Обмерщик. Шкафы-купе. «Мистер Дорз». Очень удобные шкафы. Рекомендую. Обмерщик приходит бесплатно.
— Мне очень жаль, но он зря прокатится, — ответил весело Гена. — Мы ему все равно не откроем. Ради вашей же безопасности.
Гена снял плащ и повесил его на вешалку, странным, почти автоматическим движением пригладил волосы со лба назад, быстро глянул в зеркало и, судя по всему, остался очень доволен.
Тем временем Григорьев прошел в комнату, взял чистые бокалы из серванта, вернулся в коридор, сказал: