«О таком времяпрепровождении ты мечтал? — Да, примерно, наверное. — Осточертеет через неделю. Ну, через две».
От коньяка приятно поплыло в голове. Очень приятно. И Григорьев сделал еще глоток. На экране молоденькая дикторша с мрачным лицом зачитывала сводки с полей сражений мирной жизни. Алексей Алексеевич сидел, потягивая коньяк, и почти не слушал ее. Наверное, надо поставить какую-нибудь музыку, кино или мультики, но лень стало выбираться из кресла. Приятно и расслабленно было сидеть так, попивая неторопливо алкоголь и шевеля пальцами ног.
Звонок в дверь прозвучал совершенно неожиданно. Впрочем, звонок всегда звучит неожиданно, когда вы пьете коньяк. Или водку. Или еще что-нибудь крепче кваса. Алексей Алексеевич посмотрел в сторону темного коридора, в глубине которого еще более темным прямоугольником выступила дверь, и крикнул:
— Я занят!!! — Звонок затрезвонил снова, долго и требовательно. — Говорю же, я занят, — проворчал Григорьев, торопливо проглатывая коньяк. Не то чтобы ему было жалко коньяку, просто не слишком приятно, когда тебя застают с утра пораньше с рюмкой в руке. — Иду-у.
Он поставил рюмку в бар, направился к двери, посмотрел в глазок. На площадке стоял Петенька Савинков. Хромой горбун собственной персоной. Косил в глазок слезящимся, красным с недосыпа глазом.
Алексей Алексеевич потянул створку, и в ту же секунду с той стороны навалились, мощно и страшно. Григорьева отбросило в сторону. Он грохнулся о стену, да так и сполз на пол, удивленно глядя, как в квартиру входят трое — как на подбор здоровые, накачанные, жутковато безразличные. И одеты по-разному: тут тебе и плашик, и рубашечка, и пиджачок летний, а поди ты, не отличишь одного от другого. За спинами у троих, заваливаясь на каждом шагу набок, шел Савинков Петя, красноглазый кролик-альбинос.
И понял тут Александр Александрович: что-то случилось. Произошло что-то. И плыть никуда не придется, и даже копии голландцев забрать у художника не получится. Убьют его скорее всего, вот что. Прямо вот здесь, в коридоре, и убьют.
Петенька остановился посреди комнаты, огляделся.
— Хорошо, что ты еще не уехал, Леша, — прокаркал он. — Пришлось бы тебя искать, догонять. Голландцев-то отправил уже? Конечно, отправил. Они небось сейчас к Одессе подлетают. — Савинков подошел ближе, посмотрел на лежащего Григорьева сверху вниз. — Что же ты, Лешенька, не предупредил меня про аукцион? Я тоже себе тур приобрел бы. А то вон как выходит: вся Москва уже гудит, что голландцев выставляют, да за каких-то пару «лимонов» стартовой, а я сижу, понимаешь, дома. Ни ухом, понимаешь, ни рылом.
Григорьев попробовал встать, но один из качков ненавязчиво пнул его в плечо.
— Лежи, чего там, — сказал он без всякого выражения.
Алексей Алексеевич понял, что эти трое вовсе не намерены его пугать. Они пришли по делу и вели себя соответственно. Не давили на горло и не трясли пальцами. И убьют они его так же спокойно, не напрягаясь, если это входит в их планы и профессиональные обязанности.
— Петя! — крикнул Алексей Алексеевич с пола. — Не лез бы ты в это дело.
— Вы чего кричите? — изумился самый разговорчивый из качков. Похоже, главный в компании.
— Слышу плохо, — чуть понизил голос Алексей Алексеевич. — Надуло вчера голову.
— Тогда закройся, — буркнул второй налетчик.
— Что?
— Я говорю: советы в морге подавать будешь, дятел.
— Сам ты дятел! — гаркнул Григорьев. Он понимал: спасение в самообладании. — Иди лайся на улице. В этом доме ругаться не принято.
— Да ладно, — проворчал налетчик.
— Что?
— Учту, говорю.
— А-а. Учти, да. Мне не нравится, когда ругаются.
— Да понял я, понял.
Алексей Алексеевич понимал: возвращать «Данаю» Петя Савинков не желает. Удавится, а не вернет. Жаль, Дима, как и сам Алексей Алексеевич, упустил этот фактор. Нельзя списывать со счетов жадность. Савинков был жадным. Его «просчитали» как знак «минус» в длинном уравнении, забыв, что иногда этот самый знак может изменить конечный ответ.
Алексею Алексеевичу стало обидно. Он, стреляный волк, так промахнулся. Не сообразил, что слухи об аукционе докатятся и до Савинкова, несмотря на его замкнутость. Мир коллекционный махонький, как и любой другой мир. Все всех знают. И копиистов толковых, и друг друга. А уж о подобных полотнах молва катится быстро.
