— Конечно, — ответил тот.
Игра вступала в завершающую стадию.
— Пепел, утром в гостиницу приедет человек, привезет картинки.
— Я помню, Слава, помню, — кивнул старичок. — Старость вовсе не означает наличие маразма.
— Боксер, аккуратно присматривай за нашей «счастливой семейкой» до самого отъезда. Ни один волос не должен упасть с их головы.
Девушка вышла в соседнюю комнату, вернулась с небольшим чемоданчиком.
— Я готова, — объявила она.
— Вещи Сергея Сергеевича в машине, — сказал Малостарший. — Можно ехать.
Всей компанией они вышли в прихожую. Алексей Алексеевич взял девушку за руку, поцеловал.
— Будь осторожна. Ни пуха.
— К черту, — ответила она.
— Погоди, мобильный проверю. — Алексей Алексеевич набрал номер на клавиатуре своего телефона. В кармане у девушки запищал крохотный «Эрикссон». — Отлично. Не забывай ставить на подзарядку и держи меня в курсе дел.
Да, если кто-то к вам придет, поставь телефон в режим вибрации. А лучше сама звони мне почаще.
— Хорошо. — Женя чмокнула его в щеку. — Я тебя очень люблю.
— И я тебя.
— Мы пошли.
— Удачи.
— Не скучай.
Компания вышла на площадку. Алексей Алексеевич закрыл дверь на все замки. Потом прошел в комнату, налил в стакан немного виски, бормотнул в пространство:
— Ни пуха ни пера.
И выпил залпом.
* * *
Владимир Андреевич Козельцев собирал чемодан. Он взял необходимые документы, чтобы удостоверить наличие средств и в случае удачи оформить перевод.
Смольный, сидя на диване и положив ноги на журнальный столик, прихлебывал из высокого бокала водку, наблюдая за сборами.
— Ты мне достал адрес огольца? — спросил он.
— Мы с тобой договорились. Сделаешь дело с прокуратурской крысой, получишь адрес.
— Информацию мне дай, — сказал Смольный. — Как его зовут, как найти.
Владимир Андреевич продиктовал ему данные Паши. Смольный старательно записал их на листок.
— Завтра сделаю.
Смольный не собирался никого убивать. Что он, дурак, что ли? Рисковать, когда заветная цель так близко. Покончит с Крохой, а там видно будет. Возможно, удастся как-то переломить ситуацию. Взять все под контроль. Мало Крохи? Завалит и Седого. Только сам, чтобы языков не осталось. Мало ли кто мог иметь зуб на старого «судью». Конечно, убийцу станут искать, но хрен найдут.
— Значит, завтра будет и адрес.
Козельцев оглянулся:
— Тут где-то лежал мой портсигар, ты не видел?
— Нет, не видел. Вова, смотри не вздумай меня кинуть.
— Слушай… — Владимир Андреевич выпрямился, уперся ладонями в поясницу, потянулся. — Хватит уже мне грозить. Ты все-таки у меня дома.
— Я помню. Ты, Вова, хорошо учился в школе? Помнишь, наверное: «Повторение — мать учения».
— Перестань. У нас обоих завтра тяжелый день.
— Точно. — Смольный залпом допил водку, поднялся с дивана. — Пойду-ка я спать. Будешь завтра уходить, если я еще не проснусь — не буди.
— Хорошо, — пообещал Козельцев.
Смольный икнул, хмыкнул и скрылся в спальне. Когда Владимир Андреевич, упаковав наконец чемодан, заглянул в комнату, Смольный спал поперек его кровати, разбросав руки крестом. Надо отдать ему должное, он совершенно не храпел. Владимир Андреевич подошел ближе. Из кармана брюк Смольного торчал уголок портсигара.
У Козельцева вдруг появилось дичайшее желание взять какую-нибудь железяку помассивнее и раскроить «партнеру» череп, но он поборол искушение. Во-первых, консьержка видела, что они заходили вместе. Во-вторых, если Смольного внезапно «приобнимет дядька Кондратий», кто решит проблему с Пашей?
Владимир Андреевич вздохнул и пошел спать на диван в гостиную.
* * *
Далеко за полночь Дима обнял Катю, провел кончиками пальцев по обнаженному плечу.
— Я тебя люблю, — сказал он.
Катя приподнялась на локте, посмотрела ему в лицо, улыбнулась и осторожно поцеловала в губы.
— Я тоже тебя люблю, — ответила она.
— Ты выйдешь за меня замуж?
Катя наклонила голову.
— Дим, я мент.
— Разве это имеет какое-то значение?
— Для меня имеет. — Катя вздохнула, поцеловала его снова. — Не обижайся. Я тебя люблю и счастлива, что мы вместе, но замужество означало бы для меня смену всей жизни. Боюсь, я к этому не готова.
Дима подумал.
— У меня достаточно денег, чтобы мы втроем провели остаток дней в праздной роскоши. — Он усмехнулся. — Но, насколько я понимаю, дело вовсе не в этом.
