– Нет.
– Это факт. Его уволили из полиции, или как это у них называется, и осудили за кражу. Но он попал под амнистию, потому и смог организовать свое дело. Кем точно был Одан, я не знаю. Думаю, кем-то вроде осведомителя Музона в то время, когда тот был полицейским. Понимаете, да?
– Да.
– Вскоре после смерти Музона, может, даже на следующий день, с Оданом произошел несчастный случай.
– Он умер?
– Нет.
– Его можно найти?
– Месье Жерфо, – заявил Гассовиц, – я хочу поехать с вами. Я провожу вас. Дайте мне несколько минут. Я скажу пару слов Элиан, чтобы она не беспокоилась. В последнее время я не работаю, так что могу поехать. Понимаете, я должен поехать с вами.
– Ладно, – согласился Жерфо. – Хорошо.
Они нашли Филиппа Одана там, где он теперь жил, – в грязном доме инвалидов в Шелле. Он занимал жалкую темную комнату на втором этаже одного из четырех или пяти коттеджей заведения. Каштаны во дворе были покрыты молодыми свежезелеными листочками, на гравиевых дорожках валялось собачье дерьмо. Филиппу Одану было пятьдесят два года, но выглядел он на семьдесят или даже больше. Он сидел в кресле на колесиках, парализованные ноги были накрыты шотландским пледом. При падении из окна кабинета конторы "Музон и Одан" он сломал позвоночник. Перед этим Одана сильно били по горлу, и его глотка была раздавлена. Он перенес трахеотомию и различные операции, но остался инвалидом. Его голосовые связки были разорваны. Существовали способы восстановить ему голос, но у Одана не было средств оплатить лечение. Однако, руководствуясь инструкциями, почерпнутыми из одной американской книги, он, напрягая диафрагму и трахеи, научился издавать связные звуки хриплым, тоненьким и задыхающимся голосом.
Одан был одет в тонкий блестящий костюм и желтую рубашку с расстегнутым воротом, а на голове у него был баскский берет. Его беззубый рот окружали многочисленные шрамы и морщины. Общий вид был совершенно удручающим.
Жерфо и Гассовиц добрались до него без проблем. Они обратились в регистратуру, и толстая, плохо причесанная девушка с пятнами пота под мышками без промедления и без любопытства направила их к нему. В этом заведении старики были предоставлены сами себе: персонал только немного прибирал в их комнатах, менял дважды в месяц белье, кормил в столовой тех, кто мог ходить, приносил еду лежачим в комнаты и ругал тех, кто ходил под себя.
Сложности начались после того, как Жерфо и Гассовиц вошли в комнату Одана. Калека выхватил из-под пледа и наставил на них маленький пистолет калибра семь шестьдесят пять, на рукоятке которого крупными буквами было написано: "Венера".
– Эй, не пугайтесь, – сказал Гассовиц. – Мы из соцобеспечения.
Одновременно здоровяк запустил в Одана пустую подставку для зонтиков. Подставка ударила по запястью Одана, пистолет вылетел из его руки и упал на ковер. Гассовиц, шагнув вперед, ногой загнал оружие под шкаф. Одан, хрипя и свистя, подкатил свое кресло к стене, чтобы прижаться к ней спиной. Жерфо и Гассовиц изложили ему свое дело, точнее, то из него, что Одан должен был знать. А Одан сообщил им то, что они хотели выяснить.
Сначала все шло довольно быстро и просто, но затем дело осложнилось.
– Нет. Боюсь, – выдавил старик на одном из этапов разговора. Это прозвучало скорее как "Не... баус...", но к этому моменту Жерфо и Гассовиц уже научились понимать издаваемые им звуки.
– Они больше ничего не смогут вам сделать, – убеждал его Жерфо.
– Я... дрожу... жизю...
– Он говорит, что дорожит жизнью, – заметил Гассовиц.
– Я вас понимаю, – снова обратился Жерфо к Одану. – Поэтому и рассказал вам о том, что они мне сделали. Вы должны мне поверить, что или вы мне все расскажете, или я вас прикончу. Вы мне назовете того, кто стоит за этими подонками, или я вас убью. Убью немедленно. Вы понимаете? Может, вы мне не верите?
Подумав, Одан энергично кивнул и потребовал бумагу и карандаш. Он написал мелким почерком текст, занявший четыре страницы в записной книжке. Время от времени Жерфо и Гассовиц останавливали калеку и просили у него уточнений. Наконец он закончил, и все стало ясно. Жерфо положил четыре страницы в карман.