Князь же Пожарский, по всему видать, решил и эту троицкую грамоту в презрение положить. Сидит он тут сиднем, судитрядит, челобитные приемлет, в города указы посылает, воевод назначает. А про поляков, в Москве укрепившихся, словно бы позабыл.
Сам Аврамий к нам в Ярославль приехал торопить князя Пожарского. Уж мы с Настенкой обрадовались! Он же, увидев воочию наше ополчение, впал в тоску и скорбь и едва не предался отчаянию.
— Ты, — сказал он, — Данило, всё мне отписывал неложно. Я же, уповая на милость Божию, сомневался немного в твоих словах, и, сюда отправляясь, чаял увидеть воинство истинно христианское, благочестивое, рвением дышащее, и о пользе отечества помышляющее хоть вмале. Увы! Узрел я здесь иное, узрел собрание ласкателей и наушников, мятежников и трапезолюбцев, ленивцев сонных, от безделья и скуки разжиревших! Что делать, Данило, как быть? Какие еще должны мы слова измыслить, каким воплем возопить, чтобы князь Пожарский от сна пробудился и повел людей своих на Москву?
Вот уже было стал Пожарский ухо преклонять к Аврамиевым уговорам и к путному шествию изготовляться, да на наше горе случилась новая задержка.
Приехали из Москвы от Заруцкого гонцы, казаки Обрезка и Стенька, с грамотой дружественной. На деле же посланы были они для дела дьявольского, изменничьего. Аврамий мне велел за ними приглядывать; и я приглядывал со старанием денно и нощно, а углядеть сумел лишь то, как они с некими людьми тайно шептались. О чем же шептались, не возмог подслушать, но подозрением сильным преисполнился, что не к добру это шептание.
А нынче князь Пожарский из съезжей избы вышел и стал пушки смотреть: какие взять с собою в Москву, какие бросить. А вокруг князя множество народу толпилось. Казачий же гонец Qтенька локтями людей распихивал и к Пожарскому все ближе подбирался. А я подле самого князя стоял.
Вдруг вижу: достает Стенька из сапога нож и хочет тем ножом князю в живот незаметно ткнуть. Испугался тут я превеликим испугом. А между мною и Стенькой какой-то мужик тучный втесался, и никак мне было до Стеньки не достать, и не мог я руку его злодейскую остановить. Что делать? Только и смог я выдумать, что толкнуть сего мужика тучного на Стеньку со всей силы. Мужик от моего толчка поколебался, и на Стенькин нож ногою напоролся, и заорал зычным гласом. Я же воскликнул князю Пожарскому прямо в ухо:
— Князь! Тебя убить хотят!
Поднялась тут великая суматоха. Стеньку схватили, и жирного тоже, и даже меня скрутили, и иных, стоявших поблизости. По счастию, Аврамий меня быстрехонько вызволил. А Стеньку стали пытать, и он сознался, что подослан был Заруцким убить Дмитрия Михайловича. И сообщников своих выдал.
Воинские люди хотели их всех теперь же замучить истязанием смертным, но Пожарский не дал, сказав:
— Сохраним их для обличения Ивановой измены Заруцкого.
А еще сказал:
— Вижу теперь, что не только с литвою предстоит нам сражаться, но и с изменниками-казаками. А посему никак не можно нам ратное ополчение сотворить против двух таких сильных врагов, покуда не дождемся ратных людей и денежной казны, посланных к нам из города Тобольска.
Пресвятая богородица-дева, заступница, смилуйся! Из Тобольска! Сколько же нам ждать? Так мы тут в Ярославле состариться успеем!
Бумага у меня кончается, а взять ее негде. Потому так мало пишу и коротко. А если б Настенка воровски мою бумагу не изводила, глупости написуючи в эту мою книгу, то достало бы мне наверное бумаги.
Из важных дел позабыл я упомянуть, как приехали два мужа знатных из Новагорода и назвались послами государства Новогородского. И сказали они князю Пожарскому:
— Мы, граждане Великого Новагорода, избрали государем своим шведского королевича Карло-Филиппа. И вам бы похотеть сего королевича на Московское государство.
Князь же Дмитрий ответил им:
— Доселе приходили в Московское государство послы из чужестранных земель, из заморских держав. Как же вы послами именуетесь? Искони, как повелись цари в Российском государстве, Великий Новгород от Российского государства отлучен не бывал. И ныне бы вам от нас не особиться. А королевича шведского Карло-Филиппа мы с радостью изберем, если он примет истинную православную христианскую веру греческого закона.
