Я глядел на башню и не испытывал никакого желания приблизиться к ней. Она не влекла к себе в отличие от вчерашнего каменного лабиринта, но наоборот казалась стражем, готовым покарать всякого, кто преступит некую невидимую черту.
Я заметил, что Каттея стоит с отрешенным лицом, и понял, что она пытается мысленно проникнуть за стены башни.
— Нет, мне не удается постичь ее суть, — сказала она, покачав головой. — Ну что ж, значит так тому и быть — незачем соваться, куда не следует. Есть силы не добрые, но и не злые. Они могут излечивать, а могут и калечить. Не стоит играть с огнем.
У меня было ощущение, что с башни за нами наблюдают, и я уговорил сестру и брата вернуться в рощу, чтобы под ее прикрытием, сделав небольшой крюк, выйти снова к реке ниже по течению.
Хотя с утра было пасмурно, дождь так и не начался. Мы шли лесом, придерживаясь реки. В лесу было сумрачно, однако мне удалось разглядеть свежие следы турачей. Эта большая птица хорошо бегает, но плохо летает. В Эсткарпе мясо турача всегда считалось изысканным блюдом. Зная, насколько эта птица осторожна, я решил поохотиться на нее в одиночку, пообещав сестре и брату не отвлекаться ни на что другое. Я сбросил с себя котомку, флягу и даже шлем, дабы он не выдавал меня позвякиванием кольчужного шарфа.
Птиц следовало искать у реки — они кормятся там в зарослях диких злаков. Высокий камыш позволил мне подкрасться к ним, но что-то их спугнуло.
Сломанные ветки, прошлогодний камыш и другой мусор, оставшийся от половодья, скопились на противоположном берегу и образовали запруду, наполовину перегородившую реку. Поверх этой путаницы из прутьев и тростника сновали какие-то черные зверьки, которых становилось все больше и больше, словно что-то привлекало их своим скрытым присутствием. Вдруг они начали спрыгивать в воду и поплыли к берегу, на котором затаился я.
Быстрое течение относило их в сторону, но я понимал, что где-то они все же выберутся на берег. И тут до меня дошло: зверьки охотятся не за турачами, а за мной!..
— Нам грозит опасность! — мысленно предупредил я брата и сестру. — Выбирайтесь на открытое место!..
Я бросился бежать в сторону поляны, чувствуя, что с этими тварями лучше не иметь дела среди кустов.
Кемок откликнулся на мое мысленное предупреждение и, более того, подсказал направление, в каком мне лучше двигаться. Я остановился, развернулся лицом к реке и стал пятиться, чтобы избежать нападения с тыла, и вовремя: кустарник уже кишел черными тварями…
«Твари… А ведь у меня есть способность влиять на животных, — подумал я. — Почему бы не воспользоваться ею?»
Я попытался найти мысленный контакт со зверьками.
Ничего себе зверьки!.. На меня обрушился бешеный поток страсти умерщвлять и пожирать, несвойственной никакому другому зверью. Я испытывал отвращение и страх — какой обычно вызывает что-то стихийное и неуправляемое. Я совершил ошибку: мысленный контакт с этими тварями разъярил их еще больше и теперь они подбирались ко мне все ближе и ближе. Мне хотелось повернуться и бежать без оглядки через кусты, но я заставил себя медленно пятиться, держа наготове самострел.
Кое-как я выбрался на открытое место и краем глаза увидел Каттею и Кемока, которые двигались к центру поляны. Стая черных хищников продолжала преследовать меня, и я лихорадочно думал: «Как же избавиться от них?»
Я так спешил приблизиться к сестре и брату, что споткнулся и полетел кубарем, услышав, как вскрикнула Каттея. Перевернувшись через голову, я приподнялся и увидел, что хищные твари устремляются ко мне — безо всякой опаски.
Вблизи я рассмотрел их. У них были короткие лапки, однако это не мешало им быстро бегать. Их тельца, покрытые гладкой шерстью, были гибкими и подвижными. У них были маленькие заостренные мордочки с желтыми клычками и красными, как угольки, глазками.
Я выстрелил лежа. Вожак стаи закрутился волчком, пытаясь выдернуть зубами попавшую в него иглу, но несмотря на боль, которую он себе причинял, зверь не издал ни звука. Его агония вмиг охладила охотничий азарт стаи, и красноглазые твари, рассыпавшись во все стороны, скрылись, оставив своего собрата дергаться в предсмертных конвульсиях.