Ливень был сильным, но недолгим — вскоре он прекратился.
Мы не переставали думать о всаднике. Каттея уверяла нас, что он пользовался Силой, правда, как-то по-своему. Он не отозвался на попытку сестры установить с ним мысленный контакт, но это, на ее взгляд, еще не означало враждебности с его стороны. Услуга, которую он нам оказал, сама по себе говорила о его доброжелательности.
Из-за мрака и ливня мне не удалось разглядеть всадника как следует; я успел только заметить, что это, безусловно, был человек, а не какая-нибудь химера. Он прекрасно владел конем и в два счета расправился с мерзкими хищниками.
Сознание того, что в этой стране держат лошадей, не давало мне покоя. С той поры, когда в четырехлетием возрасте я оседлал своего первого пони, у меня никогда не возникало желания долго идти куда-то пешком. После того, как мы оставили своих коней по ту сторону гор, меня не оставляло чувство утраты. «Если в этой стране есть лошади, — сказал я себе, — нам следует ими обзавестись, и чем раньше, тем лучше. По крайней мере, мы не будем тогда опасаться этих мерзких кутор. Завтра нужно постараться выследить всадника и узнать, что за люди живут здесь…»
— Замри и не двигайся, — уловил я предупреждение Кемока.
Над рекой показалась какая-то большая птица. Сложив крылья, она ринулась вниз, но у самой воды расправила их и, описав в воздухе дугу, понеслась в сторону нашего островка.
Я моментально понял, что Кемок хочет ее подстрелить. Мы потеряли тюк с мясом, когда отбивались от кутор, и нам предстояло лечь спать с пустым желудком. Эта птица была довольно большой и могла бы утолить наш голод. Но стрелять в нее, пока она не окажется прямо над головой, не имело смысла — ее унесло бы течением.
Кемок уже прицелился, как вдруг Каттея ударила его по руке.
— Не смей! — крикнула она.
Приблизясь к островку, птица круто скользнула вниз, села на один из валунов, образующих стены нашего прибежища, и стала бочком перемещаться по нему в нашу сторону.
Ее оперение было удивительным — оно искрилось, как водная рябь под лучами солнца. Клюв и лапы птицы были ярко-красными, а глаза — темными и большими. Она сидела не двигаясь и поглядывала на нас, будто ждала чего-то. У меня вмиг пропало желание употребить это существо в пищу.
Каттея наблюдала за птицей с таким же вниманием, с каким та в свою очередь изучала нас. Затем сестра, размахнувшись, бросила в сторону крылатого гостя смятый лист какой-то из собранных трав. Птица вытянула шею и уставилась своими большими глазами на необычное подношение.
Ее оперение заиграло еще ярче. Сестра произнесла повелительным тоном какие-то слова и резко хлопнула в ладоши. Тотчас вокруг птицы возникло мерцающее облако, а когда оно рассеялось, мы увидели, что на камне сидит крылатое существо — но это была не птица.
— Фланнан!.. — прошептал я, не веря своим глазам.
Возможно, я ошибся, назвав это существо именем из мифологического бестиария. Но я был уверен, что это никакая не птица, ибо в облике этого существа проступали человеческие черты.
Лапы у него были, как у птицы — красными и когтистыми, но ближе к телу они утолщались. Само же тело очень походило на человеческое. Из-под крыльев торчали маленькие ручки с пятью пальцами. Шея, правда, была тонковата, зато лицо — почти человеческое, если не считать того, что вместо носа на нем красовался здоровенный клюв. Существо было покрыто перьями, отливающими перламутром.
Оно топталось на месте, выставив вперед ручки, как если бы боялось, что его ударят.
Фланнаны. Полуптицы-полулюди. Мне вдруг припомнились сказки о них, и я подумал, что, очевидно, в сказках не все один только вымысел. О фланнанах в них говорится, что они дружелюбно относятся к людям, но что это очень легкомысленные существа, которые ни на чем не могут сосредоточиться. Многие сказочные герои, прибегнувшие к их помощи, как правило, досадовали потом на них. Но им все прощалось за то, что они никогда не связывались с силами зла.
Каттея вдруг издала негромкий звук, похожий на птичью трель. Фланнан подошел к ней ближе и, запрокинув голову, выдал ответную трель. Сестра нахмурилась, чуть помедлила, собираясь ответить ему, но он прервал ее продолжительной резкой трелью, в которой явно угадывалось раздражение.