Трое против Колдовского Мира - страница 186

Дело в том, что любой предмет, которым пользовался человек, обязательно оставлял на себе следы своего обладателя. И хотя большую часть вещей, принадлежащих Ютте, положили после ее смерти вместе с ней в могилу, у меня все же были два сундука, которые хранили следы ее колдовства.

Содрогаясь от холода, я опустилась на колени перед сундуком, где нашла свитки с рунами, что так и не сумела прочитать. По крайней мере я доставала их из сундука и держала в руках, а до этого они принадлежали Ютте, и на этих рукописях еще оставалась сконцентрированная сила ее дара.

Теперь я достала их опять и села, держа по одному свитку в каждой руке, пытаясь представить мой собственный разум пустым водоемом, который ждет, чтобы его наполнили, зеркалом, где должно отразиться нечто… так я пыталась уловить какие-нибудь флюиды, отблески и отсветы, что могли бы посылать мне эти вещи.

Дрожь возникла внезапно — едва заметная, слабая, словно сама сопротивлявшаяся своему появлению — так много времени прошло между тем днем и этим, что могла возникнуть лишь тень другой тени, призрак призрака, несмотря на все усилия и старания.

Я больше не была зеркалом, но теперь сама смотрела в зеркало, а оно все туманилось легкой мглой. И в этом тумане передвигались тусклые, смутные, темные фигурки. Все бесполезно! Я бессильна сделать изображение ярче и отчетливей.

А футляры с манускриптами внезапно потяжелели, и я почувствовала, что они оттягивают мне руки. Обнаженная кожа моего тела словно ощущала ледяные уколы.

Если ничего не получалось с рукописями, упакованными в футляр, может быть, надо их вынуть оттуда? Одну трубочку я отложила в сторону, другую открыла и достала свиток. Я взяла его обеими руками, опустила голову и коснулась рукописи лбом; ощущение было такое, как если бы я прикоснулась к давно уже высохшему листу.

Теперь…

Я чуть не закричала от радости — в этих резких, отчетливых изображениях, врезавшихся в мою память, не было угрозы наказания для меня. Явилось то самое наполнение, какого я жаждала, хотя оно было вроде бы не совсем во мне, а где-то рядом; сценки вспыхивали так быстро и стремительно, что я никак не могла уловить их смысл. Передо мною промелькнули столбики рун, колонки формул, но я не могла угадать их значения или во всем этом не было ни смысла, ни логики, ни последовательности. Словно бы некто набросал в пустой сундук кучу каких-то вещей, не связанных друг с другом, не имеющих один к другому никакого отношения, и хорошенько все это перемешал.

Я вновь свернула рукопись трубочкой и убрала в футляр. Вдруг я почувствовала головокружение и схватилась руками за голову, потому что эти обрывки, эти куски несвоевременных бессмысленных познаний вызывали такую боль, какую я испытала в день своего первого появления в лагере вапсалов. В тот момент я менее, чем когда либо, чувствовала себя готовой идти дальше к разгадке Юттиной страшной тайны. Веки мои неожиданно отяжелели, и я не могла открыть глаза. С легкой волной беспокойства я подумала, что это похоже на то, как если бы я сама выпила напиток, что налила в кубок Айфенга, и стала его спутницей в мире снов.

Наконец, я кое-как поднялась, отыскала свою обычную одежду, которую убрала, когда меня заставили надеть свадебный наряд, и оделась, действуя как во сне, медленно и лениво. Волоча за собой плащ с капюшоном, я скорее отступила, чем уступила сну. И я оказалась права, это был действительно сон.

Я увидела во сне замок с башней, такой же высокой, или, во всяком случае, так казалось, как и крепость, возвышающаяся в центре Эса. Это было самое величественное творение человеческих рук, какое я когда-либо видела. Порой оно виделось столь же прочным и цельным, как цитадель Эса, но иногда стены вдруг начинали как бы мерцать, приближаться и отдаляться, словно крепость принадлежала и этому, и какому-то иному миру, и я каким-то образом знала это, хотя откуда — было абсолютно непонятно.

Существовал некто, сотворивший этот замок, и было это одновременно и творение рук, и результат колдовского вмешательства Силы. Но создала это вовсе не колдунья, а некий могущественный заклинатель. И замок его был всего лишь внешней оболочкой, таящей под собой нечто беспредельно странное и гораздо более могучее и таинственное, чем стены, заключавшие в себе это нечто.