«Лучше бы он думал о предстоящей войне — переживал он, — она не за горами…».
Вдоволь насытившись, свита вернулась во дворец. Проводив раджу до покоев, Мукеш отправился в гарнизон.
Весь оставшийся день он гонял обленившихся наёмников до седьмого пота, — заставлял отрабатывать умение защищаться мечом от копья, пока те совершенно не выдохлись.
Некоторые командиры стали роптать на то, что военачальник «озверел» после ранения. На что он ответил известной поговоркой фельдмаршала Суворова: «тяжело в учении — легко в бою».
* * *
В интенсивных тренировках армии прошло несколько масов — месяцев. Мукеш старался как можно больше времени проводить среди кшатриев.
За это время Алина свыклась с ролью хозяйки большого дома и научилась терпеливо ждать мужа, постоянно находящегося на службе. Слуги слушались её беспрекословно. Чтобы не сидеть без дела, она нашла себе занятие — собирала и систематизировала родословные кшатриев, бывавших в их доме, слушала легенды, рассказываемые ей соседскими женщинами по дороге в храм. Она умудрялась ненавязчиво расспрашивать их о происхождении рода, а потом запиралась я в спальне и переносила информацию специальными чернилами на пергамент…
…Иногда Мукеш оставался на ночь в крепости, ссылаясь на неотложные дела. Она понимала его, но в такие моменты чувствовала себя одиноко на огромной кровати, и чтобы развеять грусть, медитировала. Странные непонятные видения проходили перед глазами. Алина наблюдала за происходящим в них со стороны, но растолковать значение никак не могла. Пару раз она попыталась заговорить с любимым на волнующую её тему, но тот отмахивался, ссылаясь на усталость.
Последние медитации были особенно непонятными. Они начинались в одном и том же месте — среди бескрайней бурой пустыни. В небе загоралась маленькая светящаяся точка. Точка быстро увеличивалась в размерах и превращалась в человека в белых одеждах. За ним, как по чьей-то неслышной команде, из «ниоткуда» появлялись женщины с лицами и телами, будто сошедшими с икон средневековых мастеров, прикрытыми лишь темными блестящими волосами, доходящими до верхних частей бедер.
Человек, окруженный такой необычной свитой, останавливался в паре метров от Алины и показывал рукой на Запад. Женщины смотрели в ту же сторону, согласно кивая головами. Каждый раз Алина пыталась задать ему один и тот же вопрос: что означает сей жест, и каждый раз не получала ответа. Складывалось впечатление, что человек не видит и не слышит её. Постояв перед ней несколько секунд, он неспешно поворачивался и исчезал в пространстве. Женщины исчезали следом за ним. Каждое утро девушка ломала голову — чтобы это значило. Но, увы. Тщетно. Она не решалась рассказать Мукешу о том, что с ней происходило — считала, что незачем забивать мужчине голову всякой ерундой…
…Сегодня Мукеш уехал на службу спозаранку, когда Алина еще досматривала последний сон. Она встала поздно, позавтракала в одиночестве и заскучала. Опираясь на резные перила, неторопливо поднялась по лестнице и направилась на второй этаж в отдаленное крыло дома. Неспешно прошла по цветному ковру, одернула занавеску из тончайшей тафты и, устроившись на мягком диване, обтянутом оранжевым шелком, посмотрела в небо.
Высоко, под самыми облаками, над округой парил орел. Вдруг он камнем упал вниз и быстро поднялся в воздух, унося в лапах маленького ягненка.
Алина вздрогнула от накатившего волнения: «Вот и мы, как беззащитные ягнята, попали в иной мир… Но чем помочь Мукешу? Ведь ничего существенного я сделать не могу… во всяком случае, пока не могу…».
— Госпожа, — пискнула бесшумно появившаяся на балконе Канта, — хотите выпить медового напитка?
— Нет, не хочу. Дай посидеть спокойно, — Алина отвернулась в сторону, чтобы та не заметила её слез. «Слуги перемещаются по дому как невидимые тени. Все видят и слышат. Нужно быть начеку. Да что со мной?..»
Поняв настроение хозяйки, Канта выпорхнула с балкона так же бесшумно, как и впорхнула. Через некоторое время Алина успокоилась и незаметно задремала…
— Абха, очнись, — Мукеш, вернувшийся из гарнизона гораздо раньше обычного времени, осторожно погладил её по руке, — ты грезишь?
