Тридцать три удовольствия - страница 39
Комичная сценка произошла в другом кожевенном магазине, где Николке приглянулись туфли, но никак не могли отыскать сорок пятый размер. Хозяин магазина послал прислуживающего мальчика в подсобку поискать там. В это время неподалеку запел муэдзин, и хозяин магазинчика тотчас, как и положено у мусульман, рухнул на колени там, где застала его молитва. Положив ладонями вверх руки на пол, а лицом упав в ладони, он так и застыл, лишь время от времени приподымая лицо и взглядывая вверх с видом самого плаксивого прошения к Аллаху. Вероятно, он молился о том, чтобы нашлись туфли сорок пятого размера, потому что когда мальчишка прибежал и, видимо, спросил, где еще можно поискать, молящийся, оставаясь в согбенной позе, указал пальцем куда-то на одну из верхних полок. Мальчик полез туда и нашел-таки искомые туфли; правда, хотя на них и значился сорок пятый размер, Николке они все равно не налезли. Мы все-таки купили Николке туфли, правда, другие, подороже, Ардалион добавил денег — ведь у Николки порвался один ботинок, а в Асуане ему предстояла встреча с Ларисой.
— Ты не представляешь, как я влюблен! — признался мне Николка, вышагивая по улицам Луксора в новых туфлях.
— Не представляю, чего такого особенного ты в ней нашел, — безжалостно ответил я.
— Молчи лучше, если тебе жизнь дорога.
— Жизнь дорога мне как память, но не более того.
Но я лукавил, говоря так. Жизнь была мне и дорога, и мила, особенно в тот вечер, потому что я знал, что завтра ночью в роскошном номере гостиницы «Савой» у меня вновь будет свидание с Бастшери.
На следующий день нас повезли в Дер-эль-Бахри осматривать храм царицы Хатшепсут. По дороге мы останавливались у «колоссов Мемнона» — двух громадных каменных изваяний фараона Аменхотепа Третьего, оставшихся от заупокойного храма. Николка и тут вместо гида провел небольшую экскурсию, из которой мы все, включая писателей, впервые узнали, что именно отсюда, из этого храма те самые сфинксы, что стоят на берегу Невы в граде Петра.
Здесь произошло маленькое чудо. Гуляя вокруг «колоссов Мемнона», я, по примеру Николки, стал колупать песчаный грунт носком ботинка, просто так, вдруг да попадется какой-нибудь интересный кусочек на память. И вдруг, как привет от Бастшери, из-под песка выглянул обломок камня с фрагментом какого-то рисунка. Я поднял его и увидел глаз:
То ли это был иероглиф, то ли обломок изображения чьего-то лица, но мне эта находка сразу показалась не случайной. Древний Египет давал мне какой-то знак, и, разумеется, я воспринял это как весточку о том, что боги подарят мне еще одно свидание с Бастшери.
Николка поначалу обзавидовался, а потом стал пытаться разочаровать меня, мол, здесь нарочно время от времени набрасывают таких обломков, не представляющих интереса для науки, чтобы туристы, приехав домой, показывали друзьям и соседям, и те возбуждались желанием тоже отправиться в путешествие по Египту и найти нечто подобное. Таким образом якобы поддерживается туризм.
Продолжая рассматривать свою находку, я обнаружил, что там, где вырезанный в камне зрачок был черного цвета, вовсе не было никакой краски. Резчик умело подобрал камень так, чтобы в том месте, где в сером известняке было естественное вкрапление какого-то черного минерала, приходился как раз зрачок, вокруг которого он вырезал нижнее и верхнее веки. Многие, увидев мою находку, стали усиленно перебирать рассыпанные вокруг «колоссов Мемнона» обломки камней, подолгу разглядывали некоторые из них, пытаясь угадать фрагмент какого-либо рисунка, но ничего, что могло бы сравниться с моим обломком, так никто и не обнаружил.
Я положил свою находку в карман, и, когда мы ехали в автобусе дальше, мне все казалось, что камень каким-то особенным теплом согревает мне бедро.
Гидом у нас в Луксоре была красивая пожилая русская женщина, жена какого-то высокопоставленного луксорского чиновника, тоже выходца из России, из эмигрантской семьи. Николка напрасно старался отбить у нее хлеб — экскурсию она вела великолепно.
Историю про Хатшепсут и двух бедных Тутмосов гид Анна Павловна рассказывала с таким увлечением, будто она сама пережила все потрясения, выпавшие в то время на долю египетского двора, а Николке не осталось ничего, кроме как тихо проворчать однажды:
