В народ! Нести знания, передовые идеи, пробудить к активной свободной жизни убогих и сирых, задавленных нуждой и невежеством. Сначала сотни, а потом тысячи молодых людей откликнулись на этот призыв: интеллигенты-разночинцы, дети сельских священников, городских мещан и чиновников, выходцы из дворянских семей, студенты, гимназисты старших классов.
Один из участников этого доселе неизвестного мировой истории похода, С. М. Степняк-Кравчинский, писал: «Ничего подобного не было ни раньше, ни после. Казалось, тут действовало скорей какое-то откровение, чем пропаганда… Точно какой-то могучий клик, исходивший неизвестно откуда, пронесся по стране, призывая всех, в ком была живая душа, на великое дело спасения родины и человечества. И все, в ком была живая душа, отзывались на этот клик, исполненные тоски и негодования на свою прошлую жизнь, и, оставляя родной кров, богатства, почести, семью, отдавались движению с тем восторженным энтузиазмом, с той горячей верой которая не знает препятствий, не меряет жертв и для которой страдания и гибель являются самым могучим непреодолимым стимулом к деятельности…»
Свыше тридцати губерний Российской империи было охвачено невиданным походом: Поволжье, Дон, Днепр. Шли как на битву, как на правый бой — из Петербурга и Москвы, из Киева и Одессы…
Растерявшееся было правительство скоро опомнилось: тем же летом 1874 года начались повальные аресты народников, и к зиме в тюрьмах его величества Александра Второго оказалось около тысячи юношей и девушек, обуреваемых лишь одной пламенной страстью: прийти на помощь страждущему народу. Да, самодержавие не знало других методов борьбы с оппозицией, кроме одного — карать! И в этом был исторический приговор самодержавной России, ее государственная мысль не доросла до понимания того, что любая оппозиция, каждый отдельно критически мыслящий человек — благо для отечества; не репрессии, а поиски сближения, дискуссия, разумный компромисс — вот поступательный путь вперед без крови и насилия. У верхов русской пирамиды была одна управа на нигилистов — то, что Салтыков-Щедрин определил двумя словами: «ташшить и не пущать».
…На летние каникулы 1874 года Николай Кибальчич уехал в Черниговскую губернию, на родину, и в ту пору активного участия в «хождении в народ» еще не принимал: очевидно, шел процесс осмысления нового движения и своего участия в нем. И решение пришло. Следующие летние каникулы, в 1875 году, Кибальчич проводил в небольшом имении своего старшего брата Степана, сельского врача, в местечке Жорницы Киевского губернии. Вернувшись в Петербург, он, естественно, не знал, что священником Олторжевским из того же села Жорницы в Чернигов, а потом в Киев были посланы доносы, в которых говорилось, что «студент господин Кибальчич пропагандирует среди селян противоправительственные идеи и распространяет недозволенную поганую книжицу „Сказку о четырех братьях и их приключениях“. Началось местное расследование. Кибальчича к нему ни привлекали. Наконец факты были установлены, и дело отправлено в северную столицу.
Семнадцатого октября Александру Второму в Ливадии (царь в то время находился в Крыму) был вручен доклад шефа жандармов Мезенцева. В нем говорилось.
„Начальник Киевского губернского жандармского управления получил сведения, что студент Медико-хирургической академии Николай Иванов Кибальчич, приезжавший летом прошлого года на каникулярное время в Жорницы Липовецкого уезда, распространял между тамошними крестьянами возмутительные сочинения.
Вследствие сего по требованию генерал-майора Павлова 11 текущего октября произведен был у Кибальчича в С.-Петербурге обыск, причем найдено: 1) газета „Вперед“[1], № 1, 4, 5, — всего 719 экземпляров; 2) брошюра „В память столетия пугачевщины“ — 89 экземпляров; 3) „Программа работников“ Лассаля — 12 экземпляров; 4) „Сказка о копейке“ — 3 экземпляра; 5) „Письма без адреса“ Чернышевского — 7 экземпляров и по одному экземпляру: „Сборник новых песен и стихов“, „Сказка о четырех братьях“, „История одного французского крестьянина“, „По поводу самарского голода“, записка министра юстиции графа Палена, карточка Пугачева… три письма без подписей, рукопись, озаглавленная „Нечто о граде, продавшемся антихристу“, 9 свидетельств купеческих С.-Петербургской мещанской управы на имя разных лиц.
