Д'Артаньянъ сталъ разувѣрять ее, насколько могъ, и обѣщалъ остаться нечувствительнымъ къ обольщеніямъ милэди.
Онъ поручилъ ей сказать, что онъ какъ нельзя болѣе благодаренъ ей за ея доброту и что онъ исполнитъ ея приказаніе; онъ побоялся отвѣтить письменно изъ опасенія, что не сумѣетъ для такихъ опытныхъ глазъ, какъ у милэди, достаточно измѣнить свой почеркъ.
Было ровно девять часовъ, когда д'Артаньянъ явился на Королевскую площадь. Очевидно, что слуги, ожидавшіе въ передней, были предупреждены, потому что какъ только д'Артаньянъ появился, раньше еще даже, чѣмъ онъ успѣлъ спросить, можно ли видѣть милэди, одинъ изъ нихъ побѣжалъ доложить.
-- Просите войти, сказала милэди отрывистымъ голосомъ, но настолько громко, что д'Артаньянъ изъ передней услышалъ его.
Его попросили войти.
-- Меня ни для кого больше нѣтъ дома, сказала милэди,-- слышите ли, ни для кого.
Лакей вышелъ.
Д'Артаньянъ съ любопытствомъ взглянулъ на милэди она была блѣдна и глаза ея имѣли очень усталый видъ, можетъ быть отъ слезъ, а можетъ и отъ безсонницы. Преднамѣренно былъ уменьшенъ свѣтъ въ комнатахъ, но тѣмъ не менѣе молодая женщина была не въ состояніи скрыть слѣды лихорадки, снѣдавшей ее послѣдніе два дня. Д'Артаньянъ подошелъ къ ней съ обычной ему любезностью; она сдѣлала тогда надъ собой невѣроятное усиліе, чтобы принять его, и никогда еще на ея разстроенномъ, встревоженномъ лицѣ не появлялось такой любезной улыбки.
На вопросъ, предложенный ей д'Артаньяномъ относительно ея здоровья:
-- Нехорошо, отвѣтила она,-- очень нехорошо.
-- Въ такомъ случаѣ, сказалъ д'Артаньявъ,-- я пришелъ не во-время; вамъ нуженъ, безъ сомнѣнія, отдыхъ, и я лучше удалюсь.
-- О, нѣтъ, сказала милэди,-- напротивъ, останьтесь, г. д'Артаньянъ, ваше любезное общество развлечетъ меня.
-- Ого! подумалъ д'Артаньянъ,-- она никогда не была такой очаровательной: надо держать ухо востро.
Милэди приняла самый ласковый, дружескій тонъ, на какой была только способна, и придала необыкновенное оживленіе разговору. Вмѣстѣ съ тѣмъ лихорадка, оставившая было ее на одну минуту, возвратила опять блескъ ея глазамъ, румянецъ -- щекамъ и розовый цвѣтъ -- губамъ. Д'Артаньянъ снова нашелъ въ ней прежнюю Цирцею, очаровавшую его уже своими чарами. Его любовь, казавшаяся ему уже погасшей, была только усыплена и снова пробудилась въ его сердцѣ. Милэди улыбалась, и д'Артаньянъ чувствовалъ, что готовъ заслужить себѣ вѣчную кару изъ-за одной этой улыбки.
Была одна минута, когда онъ почувствовалъ въ себѣ что-то вродѣ угрызеній совѣсти. Мало-по-малу милэди сдѣлалась болѣе сообщительной. Она спросила у д'Артаньяна, есть ли у него любовница.
-- Увы! сказалъ д'Артаньянъ самымъ нѣжнымъ голосомъ, на какой былъ только способенъ,-- можете ли вы быть настолько жестоки, чтобы предлагать мнѣ подобные вопросы, мнѣ, который съ тѣхъ поръ, какъ увидѣлъ васъ, только и дышитъ, и живетъ вами и для васъ.
У милэди появилась странная улыбка.
-- Такъ вы меня любите? спросила она.
-- Нужно ли мнѣ говорить вамъ это и развѣ вы не замѣтили сами?
-- Напротивъ, но вы знаете: чѣмъ въ сердцѣ болѣе гордости, тѣмъ труднѣе оно сдается.
-- О, что дается трудно, меня не пугаетъ; я страшусь только невозможнаго.
-- Для дѣйствительной любви нѣтъ ничего невозможнаго.
-- Ничего?
-- Ничего, сказала милэди.
-- Чортъ возьми! подумалъ про себя д'Артаньяны -- тонъ совсѣмъ перемѣнился. Не влюбилась ли ужъ въ меня эта капризная, женщина и не собирается ли она дать мнѣ лично еще другой такой же сапфиръ, какой ужъ дала мнѣ вмѣсто Варда?
Д'Артаньянъ быстро придвинулъ свой стулъ къ милэди.
-- Посмотримъ, сказала она,-- что бы вы сдѣлали, чтобы доказать мнѣ любовь, про которую вы говорите?
-- Все, чего бы отъ меня ни потребовали. Приказывайте, и я готовъ повиноваться,
-- Всему?
-- Всему! вскричалъ д'Артаньянъ, знавшій впередъ, что, говоря такъ, онъ немногимъ рискуетъ.
-- Если такъ, поговоримте немножко, сказала милэди, въ свою очередь придвигая кресло къ стулу д'Артаньяна.
-- Я слушаю васъ, сударыня.
Милэди на минуту призадумалась, какъ бы колеблясь; затѣмъ, точно рѣшившись, она сказала:
