Облако гнѣва и мести омрачило обыкновенно столь спокойное лицо Атоса.
-- Не можетъ быть, чтобы это было оно; какъ это кольцо могло очутиться въ рукахъ милэди Кларикъ? А между тѣмъ очень трудно допустить, чтобы между двумя драгоцѣнными вещами было такое сходство.
-- Вамъ знакомо это кольцо? спросилъ д'Артаньянъ.
-- Я думаю, что знаю его, сказалъ Атосъ,-- но, безъ сомнѣнія, я ошибаюсь.
И онъ передалъ кольцо д'Артаньяну, не переставая глядѣть на него.
-- Постойте, д'Артаньянъ, сказалъ онъ черезъ минуту,-- снимите кольцо съ пальца, или поверните его камнемъ внутрь: оно напоминаетъ мнѣ такія ужасныя вещи, что я не въ состояніи ни о чемъ говорить съ вами. Вы, кажется, пришли ко мнѣ о чемъ-то посовѣтоваться; не говорили ли вы мнѣ, что находитесь въ затрудненіи относительно того, что вамъ дѣлать? Но погодите... дайте мнѣ опять этотъ сапфиръ; тотъ, о которомъ я вамъ говорилъ, долженъ быть съ одной стороны исцарапанъ вслѣдствіе одного случая...
Д'Артаньянъ вторично снялъ съ пальца кольцо и подалъ его Атосу. Атосъ задрожалъ.
-- Вотъ, сказалъ онъ,-- смотрите, не правда ли, какъ это странно.
И онъ показалъ д'Артаньяну ту самую царапину, которая, онъ помнилъ, должна была быть на немъ.
-- Но отъ кого же вамъ достался этотъ сапфиръ, Атосъ?
-- Отъ моей матери, которая тоже получила его отъ своей матери. Какъ я вамъ и сказалъ, это старая фамильная драгоцѣнность, которая не должна была никогда выходить изъ нашего рода...
-- И вы ее... продали? робко спросилъ д'Артаньянъ.
-- Нѣтъ, отвѣтилъ Атосъ съ какой-то странной улыбкой:-- я подарилъ его въ одну изъ любовныхъ ночей, точно такъ же, какъ получили его и вы.
Д'Артаньянъ, въ свою очередь, призадумался; ему казалось, что въ душѣ милэди скрывается глубокая, мрачная пропасть.
Взявши кольцо, онъ не надѣлъ его, а положилъ къ себѣ въ карманъ.
-- Послушайте, сказалъ Атосъ, взявъ его за руку:-- вы знаете, люблю ли я васъ, д'Артаньянъ: если бы у меня былъ сынъ, я не могъ бы любить его больше, чѣмъ васъ. Послушайте, повѣрьте мнѣ, откажитесь отъ этой женщины. Я не знаю ея, но что-то ясно говорить мнѣ, что это погибшее созданье и что въ ней кроется что-то роковое.
-- Вы правы, а потому я разстанусь съ ней; я вамъ признаюсь, что эта женщина пугаетъ даже меня самого.
-- Достанетъ ли на это у васъ твердости?
-- Достанетъ, отвѣчалъ д'Артаньянъ: -- я готовъ на это хоть сію минуту.
-- Да, дитя мое, вы правы, сказалъ Атосъ, сжимая руку гасконца съ почти родительской нѣжностью,-- и дай Богъ, чтобы эта женщина, только что встрѣтившаяся съ вами на жизненномъ пути, не оставила бы на немъ ужасныхъ слѣдовъ.
Атосъ поклонился д'Артаньяну, какъ человѣкъ, дающій понять, что ему хотѣлось бы остаться со своими мыслями наединѣ.
Вернувшись домой, д'Артаньянъ засталъ у себя Кэтти, которая дожидалась его. Если бы бѣдный ребенокъ проболѣлъ цѣлый мѣсяцъ лихорадкой, навѣрное бы онъ такъ не измѣнился, какъ измѣнила ее одна эта безсонная и мучительная ночь. Ее послали къ мнимому Варду. Ея госпожа была безъ ума отъ любви, внѣ себя отъ радости; она хотѣла знать, когда ея любовникъ придетъ къ ней на слѣдующее свиданіе.
Бѣдная Кэтти, блѣдная и дрожащая, о леи дал а отвѣта д'Артаньяна.
Атосъ имѣлъ огромное вліяніе на молодого человѣка, и совѣты друга, присоединившись къ голосу его собственнаго сердца, заставили его рѣшиться -- теперь, когда его гордость была спасена и мщеніе удовлетворено -- болѣе не видѣться съ милэди. Вмѣсто всякаго отвѣта, онъ взялъ перо и написалъ слѣдующее:
"Не разсчитывайте, сударыня, на будущее свиданіе со мною: со времени моего выздоровленія у меня столько развлеченій подобнаго рода, что я долженъ внести въ нихъ нѣкоторый порядокъ. Когда настанетъ ваша очередь, я буду имѣть честь извѣстить васъ объ этомъ.
Цѣлую ваши ручки.
Графъ де-Вардъ".
О сапфирѣ -- ни слова: хотѣлъ ли гасконецъ сохранить его въ видѣ орудія противъ милэди, или -- будемъ откровенны -- не оставилъ ли онъ его, какъ послѣднее средство для экипировки?
Было бы ошибочно судить о фактахъ той эпохи съ точки зрѣнія нравовъ нашего времени. То, что современный порядочный человѣкъ счелъ бы для себя стыдомъ, въ то время казалось совершенно простымъ и естественнымъ, и молодые люди лучшихъ фамилій большею частью были на содержаніи у своихъ любовницъ.
