Черевин наклонился и поднял большой слежалый кусок снега. Но тот упал, не долетев до Федосеевой нескольких шагов.
– А, вас-то мне Бог и послал в трудную минуту! – воскликнул генерал, увидев поляка с Артемием Ивановичем. – Побейте эту суку камнями, как где-то там сказано. За тыщу рублей сына лавочника – офицером в гвардию! Мне Варгунин за своего оболтуса три тыщи дал – солдатом!
Артемий Иванович отцепился от жандарма и швырнул кусок льда в Федосееву. Он не попал, но заставил ее отступить на шаг.
– Ату ее, ату! – закричал Черевин, в восторге хлопая ладонями по коленям.
И кинул еще кусок снега. Фаберовский тоже присоединился к Черевину. Минуты три никто из них не мог попасть в цель, пока наконец Артемий Иванович не изловчился и не засветил ледышкой Федосеевой в лоб. Она всхлипнула и побежала.
– Гоните ее, гоните, – сказал Черевин, тяжело дыша. – Гоните ее до самого Литейного! А я уже стар стал для этого. Пойду, прилягу. Жандарм, отведи меня домой. А вы потом возвращайтесь, я вам по чарочке поднесу.
Жандарм бережно приобнял Черевина под руки и повел его в дом.
– Не побежим за ней, – сказал Фаберовский, глядя, как быстро улепетывает г-жа Федосеева.
– И правильно, – сказал Артемий Иванович. – Давай лучше эту карету забросаем. Ишь, какие стеклы вставили!
От брошенной ледышки стекло разлетелось вдребезги. Карета свернула к запертым воротам посольства, и в уже разбитое окно тут же полетела вторая ледышка.
– Бомба! – весело крикнул Артемий Иванович.
Дверца кареты распахнулась и из нее метнулась высокая плотная фигура в генеральской шинели. Внутри кареты кто-то забился в истерике и страшно завыл в голос. Старый лакей в малиновой ливрее, стоявший на запятках, неуклюже сполз со своего седалища и кинулся на Артемия Ивановича, заметив, что тот опять чем-то замахнулся. Фаберовский инстинктивно выхватил из кармана шубы бутылку портвейна и, держа ее, как булаву, за горлышко, огрел лакея по голове. Тот мешком упал на снег, и вокруг головы его расплылась темная винная лужа. В это время с козел на Артемия Ивановича самоотверженно прыгнул кучер, но неудобная одежда и отсутствие необходимой сноровки сыграли с прыгуном злую шутку: он промахнулся и треснулся головой оземь.
– Дай мне, Степан, я тоже кого-нибудь убью! – Артемий Иванович выдернул из кармана у Фаберовского вторую бутылку и замахнулся на кучера, который что-то мычал и пытался встать, путаясь в полах своего несуразного одеяния. Но тут он заметил, что человек в генеральской шинели залез на четвереньках под карету за заднее колесо и оттуда с безумным ужасом в глазах наблюдал за разворачивавшимся действием.
– Ваше Высочество! Владимир Александрович! – узнал человека Артемий Иванович. – Вас-то мне и надо!
И, опустив бутылку и радостно улыбаясь, шагнул к великому князю. Фаберовского прошиб холодный пот, весь хмель разом выветрился из его головы. Сейчас набежит какая-нибудь охрана, и голов им не сносить!
Он обхватил вырывавшегося Артемия Ивановича и поволок его по направлению к Гагаринской. Но тут из дверей Черевина выскочил Карп, и затянул поляка с Владимировым в квартиру. Дверь за ними тут же захлопнулась.
– Прячьтесь сюда за занавеску, сейчас жандарма выпущу, – зашептал Карп, прислушиваясь к поднявшемуся на улице крику.
Жандарм вышел, и Карп запер за ним дверь.
– Что же теперь будет? – спросил Фаберовский.
– Спустятся из посольства Его Высочеству ворота открывать, и окажут им помощь.
– А с нами?
– Не боись! Бог не выдаст, свинья не съест. Здесь вас никто искать не будет. А жандарм вас не видел. Его превосходительство уже уснули-с, а как завтра пробудятся, я расскажу. Они оченно довольны будут. Они и сами того давно хотели. «Запустить бы, – говорят, – в него бутылкой, отвадить бы к австриякам ездить.» Меня все соблазняли. Я-то не могу, по-старости. Попадусь, говорю. А они говорят: «Нет – попадаться нельзя!» Сына-то ему тоже просить неловко, тот в форме.
