Черевин нажал звонок отбоя.
– Его Величество очень обеспокоен тем, что гатчинские обыватели на Варшавскую станцию боятся ходить, и в город с Балтийской ездят, – сказал он. – Ему как раз из дворца хорошо видать. Карп, от Секеринского известий никаких нету?
– Есть, жандарм привез, пока вы почивали.
Черевин вскрыл конверт и достал рапорт, написанный мелким секеринским почерком с почти неразличимой подписью.
– Пишет наш дорогой Пинхус, что вчера вечером оба его агента, смотревшие за вокзалом в Гатчино на Варшавской дороге, были арестованы ротмистром Мендюком, так как один из них был в шубе. И что поезда по Варшавской линии ходят теперь пустые. Об этом уже даже Государь знает.
Черевин бросил конверт на стол.
– Мне надо ехать в Гатчину, а мне очень интересен дом на Дмитровском. Что это за гнездо нигилистическое такое, что даже силу открытого листа отрицает? Неужто вся прислуга в нем, даже дворники, распропагандированы? Вы бы, господин Фаберовский, последили бы за этим домом до завтра, пока я из Гатчины не вернусь. Очень может быть, что туда приезжают и уезжают такие лица, что нам все сразу станет ясно.
* * *
Щека великого князя Владимира Александровича была подвязана черной повязкой, из-под которой торчала смоченная каким-то коричневым составом хлопчатая бумага, что придавало его лицу страдальческий вид. От вчерашних переживаний у него опять выскочила экзема, и разучивавшая русский язык жена на своем полунемецком-полурусском наречии называла его теперь ехидно «лепрозором» и «проказником».
– Ты бросиль меня в карети, а сам бежаль! – жестко выговаривала он великому князю.
– Я не бросал тебя, Минни! Разве ж я мог знать, что ты не сможешь выскочить через открытую дверь!
– Я пыталась скочить через другую дверь. Я не могла найти ручку! Я же никогда сама не открываль карет!
– Это все ты виновата! «Будешь царом, будешь царом»! Вот я еще тебе не царь, а бомбы в меня уже кидают!
Явился дворецкий и доложил, что все вызванные собрались в Дубовой зале.
– Прикажете закуску подавать?
– Какая, к черту, закуска! Ничего в горло не лезет, как под Мечкой.
– Я не думаль, Вольдемар, что ты трус!
– Я не трус, Минни! Вот, я за дело при Мечке Георгия получил! – Он ткнул себе пальцем ниже кадыка, где висел георгиевский крест 3 степени. – А однажды, когда брат был еще цесаревичем, ехали мы с ним и свитой в шарабане из Царского в лагерь. И тут молния ударила в куст. Гром, грохот, лошади на дыбы! Куст дымится! Адъютант мой под лавку готов был залезть. А я даже не шелохнулся.
– Если ты такой храбрец, почему ты не разглядел заговорщиков? Ты же слышал имя одного из них?
Владимир покраснел. Он действительно не разглядел лиц нападавших, потому что, сидя за колесом, закрыл голову руками и горячо молился.
– Хватит, Минни! Хватит твоих игр! И все эти сложные твои планы к черту! Меня пытались убить, а это уже не шутки! Сейчас главное – охранить меня!
Дворецкий распахнул перед ним дверь и великий князь вошел в гостиную, полную гвардейских офицеров. Все разом встали, загромыхав стульями.
– Здравствуйте, господа! Садитесь. Я собрал вас так спешно потому, что дело более не терпит отлагательств. Вчера вечером на меня было совершено покушение.
– Ах!
– Ох!
– Не может быть!
– Так корнет Черевин, значит, нам не сбрехал!
– Что значит «не сбрехал», Шереметев? – спросил князь. – Вы, кавалергарды, как бабы! Обо всем готовы трепать!
– Так Черевин сказал, что его ночью со взводом к дому отца вызвали, Ваше Высочество домой конвоировать, – стал оправдываться штаб-ротмистр Шереметев, служивший у великого князя в адъютантах.
– Хватит об этом, – оборвал великий князь. – Я прошу вас, господа, не выносить за пределы этого дворца то, о чем мы сейчас будем здесь говорить. События развиваются стремительнее, чем мы могли предположить. Капитан Сеньчуков, доложите, пожалуйста.
– После известного всем присутствующим совещания я заметил, что за мной была установлена слежка двумя подозрительными субъектами в штатском. Один из них сперва совершил неудачное покушение на меня на Большой Конюшенной. В первый день Рождества после службы в полку и визитов эти же двое преследовали меня до самого дома моего брата в Полюстрово, где собралась на праздник вся наша семья. Одного из них, – того самого, который на меня покушался, – я задержал и обыскал. Он выдавал себя за французского подданного, но имел при себе портсигар, подаренный ему ссыльными в Якутске. На следующий день эти же двое подсели в поезд, которым моя матушка с сестрою возвращались в Гатчину. Это заметил брат и телефонировал мне, сообщив, что у них имеется подозрительный предмет, а я, в свою очередь, спешно известил Его Высочество.
