– Проходите же скорее к столу, уж все готово! – суетливо сказала Агриппина Ивановна. – Водочки откушать? Или вам по болезненности нельзя?
– Можно, – сказал поляк.
– До завтрева нам генерал Черевин велел персонально от вас за домом понаблюдать.
– Через что же это вы, Артемий Иванович, солидности мужской на лице лишились? – со скрытой издевкой спросила Василиса. – Раньше-то вы положительней были…
– Молчи, дура! – окрысился на дочь кухмистер. – Не встревай, коли Бог ума не дал. Вот его превосходительству бакенбарды даже больше бороды идут, вылитый император австрийский!
– А что у нас в доме напротив? – перевел разговор поляк.
– Крутились около балашовского дома плотников двое подозрительных, – за дочерей ответил кухмистер. – Я к кухарке ходил, прописать ей ижицы малую толику, – копыто свиное без спросу стащила, анафема, – и встретил одного спускающимся с чердака. Инструмент у него ржавый в ящике, так что никакой он и не плотник.
– А второй дворника отвлекал в это время! – встряла Глафира.
– Известное дело, – подал из прихожей голос Лукич. – Один отвлекает, а второй в это время по чердакам шарит. Мазурики! Я этого второго уж видал разок прежде, он в ту субботу целый день у Балашихи в доме пробыл. А этот, который в дом пошел, так из него и не вышел. Где-то сидит. Должно быть, ночи дожидается. Чего украдет, а утром его подельник опять дворника отвлечет – вот он с краденым и смоется.
– А у сапожника на чердаке опять нечисть выла, – доложила Василиса.
– Черт с нею, с нечистью. Надо бы этого плотника поймать. – Поляк встал, поморщившись от боли в спине, и кивнул Артемию Ивановичу. – Пошли.
Они ушли, но очень скоро вернулись.
– Уехал уже ваш плотник, – сказал поляк. – На нашем извощике. Пока вы тут в прихожей нас встречали. Пожалуй, надо выпить!
– Что ж только выпить? – забеспокоилась Агриппина Ивановна. – У нас и закуска готова! А какое жаркое у Петра Емельяновича получилось!
– Опишите-ка нам этих плотников, – сказал Фаберовский, когда они плотно пообедали и изрядно выпили.
– Они промеж себя похожие, – сказала Агриппина Ивановна, с умилением глядя на своего будущего зятя, отставившего в сторону тарелку с обглоданными костями и вытиравшего жирные пальцы о салфетку.
– Точно так, – согласился кухмистер и тоже взглянул на Артемия Ивановича. – Как пара рябчиков.
– Хоть одного тогда опишите, – попросил поляк.
– Брюнет, – сказала Василиса. – Но неинтересный. И борода дикая.
– Понятно, – удовлетворенно рыгнул Артемий Иванович. – А вы что скажете, папаша?
– Чернявый – это точно. А мордой, точно, осетр. Но не то, чтобы белуга, а стерлядкой, скорее, только с бородой.
– Стерлядка с бородой – это же Пушкин, только наголо бритый! – воскликнул Артемий Иванович. – Агриппина Ивановна, несите-ка нам стерлядку, портрет будем делать. Да водочки побольше, в графинчике уже кончилась. А что ж вы, папаша, портрет свой не закажете?
Артемий Иванович откинулся на спинку дивана и оглядел стены, на которых были одни фотографии и ни единого портрета. Принятая пища давила на грудобрюшную преграду, словно говорила: я здесь пока полежу, доколь внизу место не освободится.
– Да дорого выходит, дорогой Артемий Иванович. Обратился я было к Бруням, так они такую цену заломили – впору самому за кисть браться!
– А хотите, папаша, я лично ваш портрет напишу? А что, я могу! Моей работы портреты Государя даже в Якутске известны!
– Пан Артемий! – забеспокоился Фаберовский, видя, как шлея медленно сползает под хвост Артемию Ивановичу.
– А что? – приосанился тот. – И генерала Черевина я портрет напишу! Мы его вообще на свадьбу пригласим!
– Вы, папаша, только приглашение ему солидное изготовьте, – сказал Фаберовский кухмистеру.
– На ловца и зверь бежит! – Петр Емельянович вскочил, подбежал к бюро и суетливо стал рыться в его ящиках. – Погодите, погодите, – бормотал он. – У меня на такой случай особые приглашения отпечатаны…
– Да чего вы там роетесь, как в сору, – прикрикнул на него поляк. – Несите все сюда.
Смущаясь и краснея, кухмистер выложил перед Фаберовским тонкую стопочку приглашений, отпечатанных на муаровой с золотым обрезом бумаге и золотыми же буквами.
