Накануне ночью они с женой опять обсуждали предостережение кайзера, и Мария Павловна разъяснила ему истинный смысл речи Вильгельма в Потсдаме, желавшего видеть во главе русского государства более лояльного Германии царя, и царицу, у которой не будет выступать пена на губах от одного упоминания немецкого соседа. Мария опять настаивала на необходимости скорейшего создания особой охраны из офицеров-гвардейцев, которая должна оградить великого князя от террористов, а в случае смерти царя помочь сразу взять ситуацию в свои руки.
– Как я и предполагал, господа, от полиции нам ждать помощи не приходится, – объявил собравшимся Владимир Александрович. – Капитан Сеньчуков, когда вы сегодня утром отвозили мое письмо г-ну Дурново, он читал его при вас?
– Да, Ваше Высочество, – с кресла поднялся семеновский капитан с адъютантскими аксельбантами на груди.
– И как вам показалось: отнесся ли он к нему с должным вниманием?
– Нет, Ваше Высочество. Он бегло взглянул на него и бросил к остальным бумагам.
– Вот видите, господа! Только мы сами можем охранить Государя и династические начала в лице моих братьев и меня самого от злоумышлений нигилистов и анархистов.
Поднялся со своего места заведующий двором и личный адъютант Его Высочества, полковник Оболенский, до этого сидевший обмякшим на стуле у стены, и стеклянным взором смотревший на горевшие в камине дрова. Всю ночь до шести утра во дворце великого князя на Дворцовой набережной слушали цыганский хор и ужинали, и замученный полковник был сегодня еле живой.
– Мы, Ваше Высочество, пока вас не было, – сказал Оболенский, – осмелились начернить в общих чертах основные положения устава будущей лиги, а поручик Пургольд из эскадрона штаб-ротмистра Пистолькорса составил брульон текста присяги – у него самый лучший из всех нас почерк и семь дуэлей из-за умышленного искажения своей фамилии!
История про дуэли Пургольда из Конногвардейского полка была известна всей гвардии. Говорили, что со своим эскадронным командиром, штабс-ротмистром Пистолькорсом, поручик сошелся как раз на почве дуэлей. Тот восемь раз вызывал однополчан на дуэль по той же причине, но так ни разу и не получил удовлетворения. Зато жена Пистолькорса, по слухам, от однополчан своего мужа в удовлетворениях отказа не имела.
– Дозвольте присягу зачитать?
– Я думаю, не следует называть это присягой, – сказал великий князь. – Надо назвать это как-то иначе, торжественным обещанием каким-нибудь… Читайте, полковник.
– «Вступая в доброхотную Свято-Владимирскую лигу, – начал читать Оболенский, – я, имярек, предварительно объявляю и закрепляю своею подписью, что присоединяюсь к дружине по собственному побуждению, и добровольно обязываюсь исполнять всякое поручение, какое мне будет дано, насколько согласно с долгом истинного верноподданного русского царя.»
– Неплохо, неплохо, – одобрил Владимир Александрович. – Аккуратненько, без крайностей. А что там с уставом?
– Ага, устав, – сказал полковник и заглянул в бумажку. – Лозунг: «Господи Иисусе!» Отзыв: «Всегда готовы!» Сам устав: «Св. Владимирская доброхотная лига положена к охранению Богом избранной и народом назначенной династии…»
– Не нравится мне это ваше: «Всегда готовы», – перебил великий князь. – Готовякство какое-то выходит. Тем более что ничего еще не готово. Что вы там еще придумали, кроме устава?
– Штаб-ротмистр граф Ферзен предложил использовать в качестве опознавательного цвета малиновый цвет двора Вашего Высочества: для простонародья – малиновый кушак, для офицеров – малиновая повязка, а при статском платье – малиновый галстук на шее. А штаб-ротмистр граф Шереметев предложил в качестве тайного приветствия и знака использовать приветствие римских легионеров императору.
– Скажите, Шереметев, почему императору? – спросил Владимир Александрович. – Я всего лишь брат Государя.
– Потому что Святая Русь есть Третий Рим, – пояснил Шереметев. – Только приветствие это будет не прямое, а перед харею несколько наперекосяк, потому как святость наша происходит от Святого Андрея Первозванного.
– Перед харею наперекосяк – это как же? – спросило Его Величество.
