– Не стоит, – сказал Петр Николаевич. – Я слышал, что в прежние времена в нашей Заграничной агентуре и потом у генерала Черевина вас расценивали как весьма способных и достойных доверия агентов, а отнюдь не художников. Поэтому я решил поручить вам одно очень щекотливое дело. С некоторых пор мы стали наблюдать за бразильским поверенным в делах Луицем Феррейрой д’Абреу. Его дипломатическую переписку, а равно и переписку по почте, мы перлюстрируем. Меня же интересует переписка, которую он ведет со своими здешними корреспондентами через посыльных и иными путями, а также личности тех, с кем он переписывается. Только не приносите мне счетов от портных, приглашений на балы и другой мусор. Перехваченные вами письма должны поступать прямо ко мне в нераскрытом виде – важность заключенных в них сведений слишком велика, чтобы я мог доверить ее вам. Бразильский секретарь живет на Большой Конюшенной, в доме Вебера, где булочная. Вы получите открытые листы, я сейчас вам их выпишу. Но если вас разоблачит бразилец – не вздумайте показывать их или ссылаться на меня. Сгною в Якутске.
– Пфе! – пожал плечами Фаберовский. – Нас там с паном Артемием жены дожидаются. Они за нами в ссылку поехали, а когда генерал Черевин нас казенным порядком обратно вывез, они там остались. Дезинфектором за рубль в день много не наработаешь, им на обратную дорогу не скопишь.
– Вы получите деньги на их возвращение, когда исполните до конца мое поручение, – объявил Дурново. – Но учтите, я хочу все закончить до Крещения.
– Дурные нам святки приготовило ваше превосходительство, – сказал поляк.
В кабинет заглянул камердинер и доложил, что из штаба Гвардейского корпуса прибыл адъютант.
– Пусть подождет. – Петр Николаевич придвинул к себе департаментский бланк и стал писать:
«Податель сего, Артемий Иванов Владимиров, выполняет особое поручение Департамента полиции, в связи с чем вменяется в обязанность всем чинам городовой полиции и дворникам оказывать оному лицу всяческое содействие.
Директор Департамента полиции Дурново»
Вторая бумага была точно такого же содержания, но была выписана на имя Степана Фаберовского.
Дурново заставил поляка расписаться за пятьсот рублей, выдал им триста и милостиво указал на дверь. Сам он тоже вышел в приемную, где уже дожидался прибывший офицер. Тот вытянулся перед директором Департамента и со словами «от Его Высочества Владимира Александровича» вручил запечатанный сургучом пакет.
– Вот и вспомнили о нас, Степан! – взволнованно сказал Артемий Иванович, спускаясь по лестнице. – Ну же, показывай, сколько нам дали! Деньги, настоящие! Как же я по ним соскучился! Если эта стерва все-таки выкинула наши вещи на двор, мы ей теперь покажем с таким-то листом! «Ах, убирайтесь из комнаты в углы, ежели платить нечем!» Мы теперь с управляющим и слова не скажем. Пусть сама к нам приходит, если надо. Подумаешь, Пфлюгер! Да нам теперь тьфу на таких Пфлюгеров! Да мы у нее еще комнату снимем бесплатно, просто так, для куражу. И лист открытый на дверь прибьем, чтобы управляющий к нам ближе чем на пятьдесят аршин приблизиться боялся. Но сперва пойдем к Игумнову в «Венецию», пусть машину свою на весь вечер заводит, а нам поросеночка, да осетринки. Или нет, пойдем прямо сейчас к «Палкину». Ну ее, эту машину. Цыган позовем.
– Шиш тебе, а не цыган. – Фаберовский сложил пальцы кукишем. – Но водочки, так и быть, выпьем.
– Знаешь, Степан, я вот как думаю, – Артемий Иванович оглянулся на дверь. – Дурново нам специально не все сказал, а дело тут не в письмах, тут заговор созрел гнойной шишкой, пока нас около престола не было. Ей же Богу, не сможет он со своими профанами сам, без нас заговор этот раскрыть. Все провалит. Пока мы с этими письмами будем вожжаться, злодеи успеют нанести удар первыми! Мы должны сами взяться за дело, и обо всем сообщить генералу Черевину. Он Государя охраняет, он от нас не отмахнется. И по старым делам он нас знает. И благодарность царская с ним нас не обойдет. К Пасхе по ордену получим, помяни мое слово, и аудиенции высочайшей удостоимся. Я на аудиенции Государю так и скажу: «Александр Александрович!»
