Три короба правды, или Дочь уксусника - страница 49

Шрифт
Интервал

стр.

– А я хотел вождем краснокожих стать. Нос уже красный, а вот дальше дело не идет.

– Вот и вы надо мной издеваетесь и не верите. Из-за этой дурацкой истории никто мне теперь не верит, а между тем в участке страшные дела творятся.

– Да какие ж в этом захолустье дела могут твориться? Пристав заборы у дач валит, деревья в садах обгрызает заместо зайцев?

– Вы знаете, кого содержит пристав в сарае за нужником?

– Политических? – забеспокоился Артемий Иванович.

– Собак! Лаек. Чистые звери. Слышите, на дворе воют? Мимо не ходи – разорвут! Мне их каждый день рыбой кормить положено.

– И что же эти псы? Их спускают на арестованных? – Голос Артемия Ивановича дрогнул.

– Дело в том, что пристав наш прежде при наказном атамане Забайкальского казачества в Чите для особых поручений служил, и большим докой стал по части медведей. Все шкуры, которыми у него полы в квартире на втором этаже выстланы, собственной охоты. Он меня иногда берет с собою на медведя с рогатиной – ну, я вам скажу, он и молодец! Так вот, как его сюда из Рождественской части перевели, он тут, в Медвежьем Стане, облавы стал устраивать для высшего общества, вот уже четвертую зиму. Бывает, к нему и министры, и послы иностранные приезжают.

– Ой, – сказал Артемий Иванович. – Это что же, он прям при послах с городовыми обывателей из домов вытаскивает и паспорта проверяет?

– Нет же! – нетерпеливо прервал его Нефедьев. – Медведей с берлоги поднимает, а послы с министрами стреляют. Это от участка верст семь по Большой Охтинской дороге, сразу за мостом через Охту. Мы оттуда только что елку притаранили приставу, будь она неладна.

– Это, конечно, страшно далеко, но я в этом ничего страшного не вижу. Министрам с послами это дозволяется, и даже одобряется в некоторых случаях.

– Вы слушайте дальше. Есть у нашего пристава братец родной, гвардейский капитан. С Иваном Александровичем была у них всегда какая-то неприязнь, – оно и понятно, гвардейскому офицеру зазорно с нами, полицейскими, водиться, – как вдруг полтора месяца назад завелись у них какие-то общие дела, и стал он к нам в участок едва ли не каждую неделю наезжать. И вот на Введение приехала к нам целая компания во главе с самим капитаном. Все гвардейцы, все с аксельбантами, и с ними бразильский посол и несколько штатских.

Артемий Иванович насторожился.

– С Охтинской пожарной команды прибыл на тройках приятель нашего пристава брандмейстер Резванов Федосей Иванович, да не просто так, а с пожарной трубой. Уехали они в Медвежий Стан, залили там берлогу с медведем водою, да скоренько обратно вернулись.

– Что ты мне тут несешь?! – фыркнул Артемий Иванович.

– Вот и мне всё время так говорят. Вот ей-же-Богу, не вру! – Городовой перекрестился. – Уже четыре года мы с другими городовыми по осени берлоги медвежьи метим да зимой обкладчиками состоим при приставе, а такого я еще не видал, чтоб на медведя с трубой пожарной ходили! Да только странности на этом не кончились. Вернулись они к участку, и засели в «Акрополе» на углу с Пороховским, рядом с домом, где Макаров с кухаркой нашей Настасьей живет, и приказали подать им на всех только четверть водки. И это гвардейцы-то! К нам тут приезжал германский посол Швейниц с конногвардейцами, цыган в этот трактир привозили, лошадей шампанским поили! А эти втишка сидят в комнате и чего-то шушукаются!

– Ну, мало ли, о чем можно шушукаться! Мы вот тоже тут с тобою шушукаемся.

– Так мы оба как раз по секретной части состоим. А им-то чего таиться? И не только от меня, но и от пристава нашего. Они по первости к себе пристава-то с женой пригласили, а тот меня взял с собою шубу ихнюю с шинелью подержать – вешать их в трактире брезговали, – а когда их высокоблагородие с мадамой обратно в участок ушли, я остался, чтобы через замочную скважину послушать. Они, словно карбонарии какие-то, секретные списки доверенных лиц составляли! А еще я узнал, что они себя Свято-Владимирской доброхотной лигой называют!

– Может они благотворительностью собираются заниматься. Втайне от ведомства императрицы Марии.

– Да какой же благотворительностью, когда тому, кто эти списки писал, велели все уличающие в заговоре бумаги в случае ареста съесть!


стр.

Похожие книги