Надо было бы поскорее покинуть эту квартиру, но Фаберовский решил напоследок осмотреть ее – вдруг что-нибудь раскроет тайну сегодняшних событий. Прежде всего, он подошел к груде книг, еще полчаса назад гордо стоявших на этажерке. Здесь были том «Военно-конской переписи 1888 года», учебник арифметики Буренина и «Арифметика для начальных и войсковых школ», брошюрки «Как нужно иметь лошадь дома и в работе. Наставление для кучеров, извозчиков, пожарных чинов и всех, кто ходит за лошадью», «Как нужно принимать больно-скорбно-тяжелые положения, жить во время их и всегда, чтобы легче спастись?» и «Как надо играть в карты, чтобы быть всегда в выигрыше в какую бы то ни было игру», а также знакомое издание Санитарной комиссии «Как надо жить, чтоб не заболеть холерой». Имелась также любовно переплетенная в кожу книжка «Формы рапортов, донесений с передовых постов и писем на родину и к знакомым», к сочинению которой хозяин квартиры, судя по титулу, приложил свою руку, и заборная книжка Экономического общества офицеров Гвардейского корпуса с выписанным в ней кредитом на 50 рублей и росписью приобретенных по гуртовым ценам продуктов. В буфете и ящиках комода, равно как и в спальной Фаберовский не нашел ничего интересного. Была шкатулка с наградами, но все эти ордена ничего не говорили об их владельце. Единственное, что привлекло его внимание – была фотография хозяина квартиры с какими-то людьми, снятыми у огромной туши убитой медведицы. Надпись на обороте гласила: «Дорогому Коке от однокашника Бухи». Все остальные фотографии были явно семейные – женщина с двумя детьми в разных сочетаниях и капитан-хозяин.
Групповая фотография была большая, и Фаберовский вышел в прихожую в поисках какого-нибудь мешка. Здесь на вешалке он увидел женскую шубку, собственность приставши Сеньчуковой, и тяжелую волчью доху, принадлежавшую бразильцу. «Бери, бери, чего встал! – сказал у него в голове голос Артемия Ивановича. – Доху мне, а шубу жене подаришь, как в Якутск вернемся».
– Кукиш тебе, а не доху, – вслух ответил Фаберовский и снял оба одеяния с вешалки.
Теперь требовался еще больший мешок, и поляку пришлось воспользоваться наматрасником в детской. Кроме трофейных шуб, он сложил в мешок и свою шубу, а также так и две оставшиеся бутылки шипучего кларета. Потом реквизировал старый денщиковый тулупчик на кухне, кончавшийся на ягодицах на той высоте, где положено делать уколы, и, взвалив мешок на спину, вышел на черную лестницу.
Когда он, пошатываясь, появился с мешком на Миллионной, Артемий Иванович в истерике пинал павшую лошадь и кричал так громко, что крики его отражались в окнах Зимнего дворца:
– Вставай, сволочь! Нам ехать надо!
– Брось ее, бежим! – Фаберовский оттащил Артемия Ивановича от лошади и сильно встряхнул.
Из-под лихаческого армяка вывалилась жестянка.
– Ты выжил?! – закричал Артемий Иванович. – Какое счастье! Я видел, как убийцы выскочили из дома и пытались на мне уехать. Потом они убили лошадь, чтобы я не смог догнать их, и бросились врассыпную. И ты представляешь, двоих я узнал: это была приставша с бразильцем!
Поляк увидел, как из подъезда офицерского флигеля вышел часовой и направился к ним, медленно снимая с плеча берданку. Напротив от дворца из будки вышел жандарм, которому хотя и велено было не гонять лихача с Миллионной, однако на то, что у того должна сдохнуть лошадь и он будет общаться с каким-то подозрительным типом с мешками и окровавленной повязкой на голове, ничего указано не было.
Не дожидаясь неприятных и неизбежных расспросов, Фаберовский подхватил мешок, и они с Артемием Ивановичем припустили через Дворцовую площадь к Певческому мосту через Мойку.
