– Это просто не верится!
– А что же академик? – спросила Сеньчукова.
– Я думаю, вы уже и сами догадались, увидев весь этот разгром, который он у себя учинил. – Фаберовский показал рукой на гору фотографических карточек в углу гостиной, выдернутых Артемием Ивановичем из рамок. – Пытаясь исследовать неизвестный ему вибрион, он пал жертвой этой же болезни. Мы привили его и отправили на излечение в семью.
– Не сомневаюсь, что Татьяна Кирилловна выходит его, – сказал Минус. – А эта болезнь не лечится уксусом?
– Папа, как тебе не стыдно! – воскликнула приставша.
– Но должен вас предупредить: мы облечены широчайшими полномочиями, – Фаберовский продемонстрировал отцу с дочерью свой открытый лист, – и вправе требовать от вас полнейшего молчания обо всем, что я вам рассказал.
– Конечно, господин профессор, – закивал Минус. – Мы будем молчаливы как камбалы. Скажите, а каким способом передается эта болезнь?
– Заражение происходит путем прикосновения, – пояснил поляк, – обычно при нахождении в тесном строю во время разводов и караулов. Затем заразные начала проникают сквозь кожу и переносятся по организму венами и лимфатическими сосудами.
– Послушай, Фрума, – сказал вдруг озабочено Минус. – Ты недавно ездила со своим деверем на извозчике, совсем как в тесном строю, и я с тобой тоже ехал на извозчике. Ты могла заразиться этим опасным вибрионом, я так думаю. И я тоже мог. Скажите, граф, а мы с дочерью можем рассчитывать на профилактическое прививание, ведь мы же будем переносчиками болезни? Я заплачу вам за прививку. 108 франков – это сколько будет на рубли?
– Сорок восемь рублей шестьдесят копеек, – подсказала Сеньчукова отцу. – Мне кажется, что вибрион поразил уже и некоторых высших должностных лиц империи.
– А нельзя ли как-нибудь подешевле?
– Папа!
– К сожалению, по контракту с господином Пастером мы не можем продавать вакцину менее чем за 54 франка, – сказал Фаберовский.
– Ну, хорошо, однако вы сделаете нам с Фрумой вакцинацию?
– Сделаем. Побудьте пока тут, а мы с ассистентом приготовим шприцы и раствор.
Поляк с Артемием Ивановичем удалились в кабинет к академику и заперли за собой дверь.
– Ты что им наговорил?! – зашипел Артемий Иванович сдавленным голосом.
– Я видел у академика шприц, – сказал Фаберовский. – Возьми вон ту металлическую коробку на полке.
Артемий Иванович открыл коробку и достал оттуда большой шприц с кольцами для указательного и среднего пальцев.
– Поставь самую большую иглу для острастки, чтобы больше неповадно было ходить сюда. Что бы сюда налить? Это что такое синее в большой колбе?
– Написано: «Метиленовый синий».
– Набирай!
– И то верно, – сказал Артемий Иванович. – Хотел нас на сорок рублей надуть!
– Ты слышал, что она сказала про капитана?
– Я даже видел этого попа, когда в участке сидел!
– Выходит, что этот поп в ихнем заговоре, заодно с капитаном и приставом. А Сеньчуковой они, похоже, не доверяют и используют в темную.
– Слушай, Степан, давай послезавтра, как проспимся, в Полюстрово съездим и попа этого за бороденку подержим. Легонько так, чтобы ничего не заподозрил. Завтра Васильев день, так еще и свининкой, может, успеем разжиться. Там, в Полюстрово такие свиньи водятся, я у пристава одного свина в хлеву видал! Просто царь среди свиней! Этакого царя бы заколоть да окорочок ему подкоптить на огоньке!
– Ну, ты сейчас договоришься! Пойдем лучше.
– Господин Минус, – обратился поляк к уксуснику, открыв дверь и кабинета. – Прошу прилечь на диван. Сейчас мой ассистент сделает вам вакцинацию.
Артемий Иванович зловеще улыбнулся, выдавив из шприца на конец иглы синюю капельку.
– Это будет больно? – спросила Сеньчукова, побледнев.
– Ну что вы, пани! – поляк вышел в гостиную и закрыл дверь за вошедшим туда Минусом поплотнее. – Укол совсем не болезнен, а мой ассистент знает свое дело.
Квартира академика огласилась сперва боевым кличем Артемия Ивановича, а затем ревом уксусника.
– Отец!
Приставша в волнении вскочила, но поляк мягко усадил ее обратно на диван.
Минус вышел с перекошенным от боли лицом, держась за правую ягодицу.
– Теперь я понимаю, почему господа офицеры чуть не убили вас! – сказал он, силясь улыбнуться, и примостился левым боком на стуле. – Теперь ты, Фрумочка. Крепись, это ужасно больно.
