— Не знаю, Витя, не знаю. Теща — человек кристальный, к ней так просто не подступишься. Сразу отрубит.
— Но ведь муж-то у нее в Магадане работал. Неужели он ничего ей не оставил? Почему-то не верится мне.
— С мужем она жила плохо. Он уехал туда после развода. Алименты не присылал, мне Вера говорила, что мать отказалась. А потом она получила извещение, что он умер. Нет, Витя, это — не вариант. Тот порошок, который я случайно нашел, она просто по забывчивости своей из халата не вынула.
— Но если через целую неделю этого песка на заводе не хватились, значит, он там плохо лежит? Значит, еще взять можно?
— Ишь, деловой какой! В тюрьму захотел? Да там такая охрана, что за щекой леденец не пронесешь через проходную. Что я, не знаю? У меня там Вера работает, правда, на другом участке. Хватит об этом. Вот и заливное пожаловало. Давай, Витя, за дружбу. Видимся мы редко, но все-таки не зря на курсах шоферов познакомились.
— Да, Саня, свела нас судьба. Только тебе повезло больше. Ты после этих курсов в армию пошел, за границу попал, а я на Север умчался не по своей воле.
— Дурак потому что был. Кулаками надо было меньше размахивать, не попал бы в колонию. И не платил бы сейчас алименты.
— Спокойно, Саня, — зеленые зрачки Глазова налились злостью. — Ты мои северные три с половиной года лучше не замай. Для меня это тоже школа. Не дай бог тебе ее пройти. А про алименты ты вообще зря вякнул. Прошу больше на эту рану соль не сыпать. Лучше скажи, может, друг твоей тещи что-нибудь умеет? Ну, в смысле песка золотого? Машина-то у него есть?
— А-а, Виктор, брось. Ну, чего пожарники умеют? Спать по двадцать пять часов в сутки. А он в пожарке водителем. Сутки дежурит, трое дома. Он может разве что пятерку на своем старом «Жигуленке» заработать, пассажиров подвезти пару раз из одного конца города в другой. Нет, давай-ка лучше думать, как на уборку поехать. Вот где можно хорошо заработать.
— На целине? А ты там был? Не был. А у меня ребята знакомые были. Ты знаешь, как там вкалывать надо? Сутками! Просто так хорошие деньги нигде не заработаешь. Но подумать можно. Давай еще по одной. Вон уже музыканты садятся. Сейчас кэ-эк врежут!
Странное дело: голова ясная, а ноги почти не идут. Ничего, еще немного, и я буду дома. Я правильно сделал, что попросил таксиста остановиться раньше. Бинокль уехал. Сколько я дал ему на такси? Кажется, пять рублей. Вдвое больше, чем надо. Ничего, пусть знает, что я не жадный, что я для друга на все готов. А он все-таки не понял, что я раньше не был в ресторанах, конечно, не понял. И официантка не поняла. А хорошо ребята из оркестра «Тонкую рябину» играли. Культура: пятерку отдал, и будут играть все, что пожелаешь. И звучит приятно, когда они в микрофон на весь зал объявляют: «По заявкам друзей для Александра исполняется популярная песня «Ах, Одесса, жемчужина у моря». Интересно, пожарник уже ушел или нет? И за что его теща любит? Ну, здоровенный, ну, сильный, но ведь не красавец же и не очень-то умный. Да и женат, кажется. Дети у него взрослые. Впрочем, это не мое дело. Мое дело — моя семья, моя Вера и мой Максим. У-у, Максимка, маленький мой! Что должен сделать мужчина? Как там? Ага, вспомнил. Построить дом, посадить дерево и вырастить сына. Значит, одну треть я уже выполнил: сын у меня есть. И я его ращу, выращиваю. Нет, выращивают всякие овощи, а детей воспитывают. И я тоже воспитываю. Я же не какой-нибудь там бузотер или пьяница. Ну, сегодня — это случайность. Можно было и не ходить в ресторан, а просто дать Витьке пятьдесят рублей, пусть делает с ними что хочет. А так я истратил почти сотню, ну, официантке переплатил пятерку и на такси. Ну и что? Трудом моим, что ли, эти деньги заработаны? Так, шальные. Как пришли, так и уйдут. Это Витька сказал. Нет, шалишь, Глазов. Я не допущу, чтобы они просто так ушли. Я их на какое-нибудь дело истрачу. Ладно, потом видно будет. Зачем мы в конце вечера шампанское заказывали? Это все Глазов. Каких-то девчонок и ребят за стол пригласил, на кой черт? Нам уже уходить надо было. Ничего, пусть знают, что Павлов — человек с размахом. Опять в коридоре лампочка не горит. Наверно, ребята специально вывернули, чтобы целоваться в темноте. Ну, правильно, вон стоят, шушукаются.
