Он снова выбежал во двор.
— Михайло! — Он передал новые листки. — Чтобы всё... Чтобы всё... Понял?
Ольга, которая жалась к отцу, вскидывала испуганно и преданно глаза на своего властелина.
Прогулка во второй половине марта 1825 года.
Как ни крепка зима, а пришло ей время сдаваться. Тепла и света прибывало с каждым днём, и, как всегда в весеннюю пору, охватывала мучительная, неодолимая, беспричинная тревога. Куда-нибудь скакать — может быть, тайком в Петербург? Что-то предпринять — может быть, посвататься к Аннет?..
Снег ещё порошил, но уже какой-то влажный, рыхлый, и в воздухе висел туман. А когда туман рассеивался, снег вспыхивал блестящими чешуйками. Берег реки под лучами солнца обнажился, и там чернела мёрзлая земля с поблекшей прошлогодней травой.
Уже он получил тоненькую книжку с наборной рамкой: «Евгений Онегин». Роман в стихах. Сочинение Александра Пушкина. Сб. 1825. Предисловие. Разговор книгопродавца с поэтом. Глава первая». Тираж издания — 2400 экземпляров. Цена — 5 рублей.
Конечно же это было громадным событием!
Плетнёв слал подробные отчёты: в лавке Слёнина за две недели продано 700 экземпляров. Бог мой! Литературным трудом своим обрести независимость! Но Плетнёв же пишет: за бумагу, набор, печатание, переплёт да Льву две тысячи для Всеволожского на выкуп рукописей — и где же тысячи? Ещё в долгу!..
Ну, ладно. Зато журналы взахлёб отозвались о первой главе. «Московский телеграф» хвалит восторженно, да ведь ратует лишь за романтическое направление. «Вестник Европы» оказался умнее: дескать, картина дурного воспитания Онегина верно ли изобразила русский характер и, следовательно, имеет ли народность... Так-то так, но давнего врага Каченовского[172] за ругань должно наказать...
Кюхельбекер в «Мнемозине» пространно рассуждает о романтизме — да врёт Блехеркюхель! Восторг для него — мерило. Чего? Ведь ересь! «В стихах стихи не самое главное». А что же, проза? Ах, в столицу бы да в жаркую журнальную драку!
В последние дни он перечитывал, в ожидании новой, прошлогоднюю «Полярную звезду» Рылеева и Александра Бестужева. Если Рылеев в обществе — значит, и Бестужев? Отрывки из «Войнаровского» ему нравились всё более:
Враг хищных крымцев, враг поляков,
Я часто за Палеем вслед
С ватагой храбрых гайдамаков
Искал иль смерти, иль побед.
Стихи лучше прежних, слог делался зрелым, Рылеев конечно же Поэт.
Полтавский гром загрохотал...
Но в грозной битве Карл свирепый
Против Петра не устоял!
Разбит, впервые он бежал:
Вослед ему — и мы с Мазепой.
Прочитанные раз стихи, если они были хороши, запоминались мгновенно. Теперь стихи эти рождали в голове смутные замыслы...
Дома он дополнил заметку, написанную именно по поводу статьи в «Полярной звезде» Александра Бестужева. Общее употребление французского языка, пренебрежение к русскому языку конечно же замедлили ход русской словесности. Но кто виноват, если не сами авторы? Некий сатирический поэт верно заметил:
...В стране моей родной
Журналов тысячи, а книги ни одной.
Ну да, с младенчества все наши знания и понятия черпаем мы лишь из иностранных книг. Да уж что может быть хуже: даже мыслить привыкли на иностранном языке! Учёность, политика, философия по-русски не изъясняется, метафизического языка у нас не существует, проза так мало обработана, что в простой переписке мы создаём нужные обороты...
Заметку он оставил незавершённой по одной очевидной причине: эти зияющие провалы, перечисленные им, по плечу было заполнить только ему одному. О чём же писать? Не пускаться в дискуссию нужно было, а приниматься за дело!
...Шутка, которую он затеял, была шуткой наполовину: обедней за упокой души Байрона — в день его смерти, 7 апреля, — он прощался с былым своим властителем дум и кумиром.
Условились с Аннет Вульф встретиться в Воронической церкви.
Пушкин пришёл первым и, сидя в довольно бедной поповской обители, беседовал со священником. Это был среднего роста плотный человек с седой бородой и плешивым лбом — отец Ларион, известный в округе почему-то под именем Шкода. Бывал у него Пушкин довольно часто — по дороге из Михайловского в Тригорское, знал хорошо и попадью, грузную, под стать мужу, но с цепкими, быстрыми глазами, и молоденькую поповну — девочку лет тринадцати, веснушчатую и всегда в мятом грязном платьице.
