— И дамские моды, — саркастически вставил Пушкин.
— И дамские моды, Александр Сергеевич, да. Что делать, когда женская часть нашего общества русские журналы читать не желает вовсе? Но о другом подумайте: между «Северной пчелой» Булгарина и Греча и нами идёт война — неужто вы не нам поможете, а их газетной и журнальной монополии?
— Напротив, — сказал Пушкин, — я полагаю увидеть в «Московском вестнике» образец современного, европейского журнала.
— А я так заранее предвижу, что журнал Погодина будет сборником разнородных и скучных статей.
— Нет. Хотя бы потому, что нам поможет Вяземский.
— Ну уж нет! — вскричал Полевой. — Князь Вяземский — наш главный одушевитель. С другими журналами князь вовсе не в дружеских отношениях. С «Вестником Европы» Каченовского он в давней вражде, в «Северном архиве» и «Литературных листках» Булгарина не может участвовать. «Дамский журнал» Шаликова[269] вовсе незавидная слава. Вот почему он приветствовал рождение «Телеграфа», он и останется верным его участником!
— Князь Вяземский будет с нами, — решительно сказал Пушкин.
— Никак, — возразил Полевой. — Уж не будет...
Установилось молчание. Разговаривать больше было не о чем. Последовали церемонные поклоны. Полевые направились к дверям.
И вдруг Пушкин протянул руку обеим братьям и лицо его осветилось улыбкой.
— Sans rancune, je vous en prie![270] — Он добродушно захохотал.
Ободрённый Полевой спросил на прощание:
— Где избрали вы жительство: в Москве или Петербурге?
Пушкин неопределённо пожал плечами:
— Ещё не решил...
— Но вам в Москве, верно, хорошо пишется?
Будто туча тотчас закрыла солнце: за все московские дни Пушкин не написал ни строчки — не до того было.
— Прощайте же, господа.
Дверь закрылась.
— Одеваться! — нетерпеливо крикнул Пушкин человеку.
...Дождь моросил не переставая. Он нанял ваньку.
— Дам полтину, если погонишь, — сказал Пушкин.
Путь был недалёк — до Староконюшенного переулка, но мостовые кое-где развезло, а на тротуары положены были доски.
Но вот подкатили к деревянному, с палисадником и двором дому. Толстой-Американец встретил Пушкина сердито:
— Куда ты, к чёрту, запропастился? Мы ждём тебя больше часа!
В комнате, утопающей в клубах сигарного дыма, на креслах и диванах, на стульях вокруг стола сидело человек десять. Толстой-Американец — среднего роста, плотный, с атлетическим телосложением, с вьющимися волосами и чёрными блестящими глазами — уже держит в руках, как маг и волшебник, нераспечатанную колоду.
Вошла его жена, цыганка Авдотья Максимовна, пестро и ярко разодетая, с монистами на оголённых руках.
— Не прикажете ли сперва закусить, господа? — сказала она певучим голосом.
— Обнеси шампанским, — распорядился хозяин.
У Пушкина от волнения задрожали руки.
Вяземский жил в собственном доме недалеко, в Чернышевском переулке, и, хотя моросил дождь, Пушкин отправился к приятелю пешком.
Осень куда как хороша в деревне, особенно когда за годы успеешь сродниться и слиться с природой. Но и в огромном шумном городе затянутое тучами небо и мокрые от дождя улицы всё же лучше пыли и зноя. Он снял шляпу и расстегнул осеннюю шинель с круглым воротом. Хорошо дышалось.
Надо было всё же решить: жить в Москве или в Петербурге. В Петербурге Плетнёв да Дельвиг, Жуковский и Тургенев в отъезде, с семьёй мириться он не намерен. Здесь же, в Москве, и Вяземский, и Баратынский, и Чаадаев, и вновь обретённый круг образованных энтузиастов. Да и родственники здесь: дядюшка Василий Львович и семья тётушки Сонцовой. А сам он, собственно, кто: москвич или петербуржец?
Он неторопливо шёл вверх по Тверской. Москва и Петербург не просто столицы: старая и новая — в них будто старый и новый российский дух и уклад. Служить надобно в Петербурге, однако же сердцем России осталась Москва. Здесь те, кто желал не служить, а, что называется, vivre sur un grand pied[271] — так, как в старину жили баре. Вот и коронация всё же совершилась в Москве, и москвичи не ударили лицом в грязь, задав кичливому петербургскому двору обеды сразу на тысячу персон. И нельзя было не отметить, что новый государь московскую, по-своему надменную и оппозиционную, знать всячески располагал к себе.