Прошение сие на высочайшее имя, свидетельство болезни и взятую от него, Пушкина, подписку о небытии им ни в каком тайном обществе... почтительнейше вашему сиятельству представить честь имею».
Паулуччи — статс-секретарю Нессельроде[234]:
«Милостивый государь мой, граф Карл Васильевич...
Выключенный из службы коллежский секретарь Александр Пушкин... поданным ныне к псковскому гражданскому губернатору на высочайшее имя прошением... просит дозволения ехать в Москву, или С.-Петербург, или же в чужие края для излечения болезни. Усматривая из представленных ко мне ведомостей о состоящих под надзором полиции, проживающих во вверенных главному управлению моему губерниях, что упомянутый Пушкин ведёт себя хорошо, я побуждаюсь, в уважении приносимого им раскаяния и обязательств никогда не противоречить своими мнениями общепринятому порядку, препроводить при сем означенное прошение... прося повергнуть оное на всемилостивейшее его императорского величества воззрение и о последующем почтить меня уведомлением Вашим.
С совершенным почтением и преданностью имею честь быть...»
Москва, начальник Главного штаба барон Дибич — псковскому гражданскому губернатору Адеркасу, секретно:
«По высочайшему государя императора повелению, последовавшему по всеподданнейшей просьбе, прошу покорнейше ваше превосходительство находящемуся во вверенной Вам губернии чиновнику 10-го класса Александру Пушкину позволить отправиться сюда при посылаемом вместе с сим нарочным фельдъегерем. Г. Пушкин может ехать в своём экипаже свободно, не в виде арестанта, но в сопровождении только фельдъегеря; по прибытии же в Москву имеет явиться прямо к дежурному генералу главного штаба его императорского величества».
Псковский гражданский губернатор Адеркас — с нарочным Пушкину:
«Милостивый государь мой, Александр Сергеевич!
Сейчас получил я прямо из Москвы с нарочным фельдъегерем высочайшее разрешение, по всеподданнейшему прошению вашему, с коего копию при сем прилагаю. Я не отправлю к Вам фельдъегеря, который остаётся здесь до прибытия Вашего. Прошу Вас поспешить приехать сюда и прибыть ко мне.
С совершенным почтением и преданностью...»
Поздним вечером со двора донёсся топот копыт. Всадник на взмыленной лошади подскакал к крыльцу.
— Александр Сергеевич Пушкин, не так ли? — спросил он у молодого человека, вышедшего ему навстречу.
— Честь имею... Чему обязан?
Офицер протянул письмо псковского губернатора Адеркаса.
Вошли в комнату. Пушкин прочитал письмо и воздел руки к небу.
— Няня Арина, я еду, еду! — закричал он.
Арина Родионовна всполошилась:
— Куда едешь, батюшка, ночь на дворе...
Утомлённого офицера уложили спать, а Пушкин ночь напролёт перебирал бумаги. И няня не спала: то и дело, вздыхая и охая, она, в платке и шушуне, входила в комнату, где на столе, мерцая, горела свеча, и подслеповатыми от старости глазами смотрела на своего любимца.
В пять часов утра 4 сентября 1826 года Пушкин выехал из Михайловского.
