— Мог. Плачет и смеется.
— Близко к правде, но не правда. — Вески говорил свободно, не раздумывая. Видно, за последние минуты он уже ставил перед собой эти вопросы и отвечал на них. — Плачет, смеется... Плохой ты психолог, Харри. А если любит он жену, по сей день любит и даже верить не хочет, что ее нет в живых? Вторая версия: душил, но не задушил. Чтобы не кричала, оглушил, а потом повесил. Так. На руки его смотрел? Тут не кожу рассечешь, а полголовы отхватишь... Исключается.
— Так что же?
— Не знаю точно, но...
— Лембит, к чему все это?.. Преступник пойман, вы его сами посадили. К чему? Значит, вы ошиблись, я ошибся и полковник тоже ошибся. Ох и не любит он ошибаться!.. Да и не может этого быть.
— Испугался... Подвел Вески полковника — подсунул постановление, а теперь отбой бьет... Так?
Говорил Вески зло. Его злило упрямство Отса, непонятная в молодом человеке оглядка на начальство, да и досадовал он на самого себя. Можно, конечно, утешить себя мыслью, что Хеннинг заставил посадить Пауля, но, по существу, самому надо было окончательно убедиться в его виновности. Значит, ссылаться на Хеннинга нечего. Может, достаточно было взять этого механика под наблюдение? Арест — нешуточное дело.
Вески встал:
— Что сказал бы Арупыльд, не прерви ты его? Душил и... убежал. Вот что он сказал бы.
Отс улыбнулся:
— Я позволю себе, товарищ начальник, напомнить, что вы с ним даже о Саксе не говорили.
Вески повел плечами:
— А что о нем говорить? Мы же еще ничего не знаем... Я не утверждаю, а предполагаю. Одним словом, чего-то не хватает. Но чего? Мелочи, может быть. Но маленьким ключом открывают большие двери.
А Пауль в это время силился понять, как это его жизнь вдруг зашла в тупик. Мысли разбегались. Впрочем, на вопрос, мучивший все эти дни Вески, — почему Арупыльд не заговаривает о жене, о ее гибели? — Пауль мог ответить точно. Он не знал, жива Армильда или нет.
Армильда представлялась ему такой, какой он увидел ее в первый раз. В тот вечер она без устали танцевала в парке, куда Пауля затащил Сакс. Прожекторы, подвешенные на деревьях по углам площадки, заливали танцующих ярким светом. Он тогда так и не решился подойти к ней и терпеливо переносил насмешки Сакса на сей счет. А потом, когда увидел, что Сакс танцует с Армильдой и она нет-нет да и взглянет в его, Пауля, сторону, попросту сбежал из парка.
Утром буксир уходил в море. Сакс явился на рассвете. И, только услышав, как в проходе застучали его каблуки, Пауль отдал себе отчет в том, что не спал, ожидая возвращения товарища. Ему стадо тоскливо, обидно, словно он обманулся в чем-то, что считал очень хорошим. «Дрянь, как многие», — решил Пауль и потянулся к выключателю. Стать не хотелось.
Заговори утром Сакс об Армильде, Пауль обрезал бы его. Но Сакс молчал, и, пересиливая себя, Пауль спросил:
— Загулял вчера с этой?
— Много ты понимаешь! С ней не загуляешь — не из таких. К брату ходил...
У Пауля перехватило дыхание, а потом стало легко. «Вот это друг», — подумал он тогда о Саксе.
...Пауль поднялся с маленькой табуретки и зашагал по камере. Пять шагов вперед, пять назад... Что же все-таки случилось? Как он попал в этот дом на Выргу? Но вместо ответа — перед глазами смеющаяся Армильда в новом платье. Она круто поворачивается, чуть подхватив кончиками пальцев юбку:
— Хорошо?
Так хорошо, что и не скажешь. Армильда — его жена. И за что только выпало ему, неуклюжему, такое счастье? Чем привлек он Армильду, то веселую, то вдруг задумчивую, такую непостоянную, что порой даже страшно становится?
И даже сейчас, в камере, Пауль чувствовал, что до последнего дня своей жизни он останется другом Саксу — это он познакомил его с Армильдой.
Платья, тряпки всему виной. И сам виноват. Был бы мужчиной, отрезал бы раз и навсегда: «Жить надо но средствам!»
Когда Армильда ходила хмурая, что-то ворчала себе под нос, только платья, туфли, серьги могли вернуть ей хорошее настроение...
Пауль тяжело опустился на нары. Ему захотелось перебрать в памяти каждый день, который он провел с Армильдой. Что-то самое главное упустил... Надо найти это главное, и тогда все станет ясно.
